— Я здесь, бедная девочка. Почему ты меня не видишь?

— Я тебя вижу, но не могу отличить тебя от Юдифи. Я думаю, что мне уже недолго придется смотреть на тебя, Уа.

— Это очень жаль, бедная Гетти. Но не беда: у бледнолицых на небо уходят не только воины, но и девушки.

— Где Змей? Я хочу поговорить с ним; дайте мне его руку, вот так! Теперь я ощущаю ее. Делавар, ты должен любить и почитать эту молодую женщину. Я знаю, как нежно она любит тебя, и ты должен так же нежно любить ее. Не грози ей, как некоторые ваши мужчины грозят своим женам; будь для нее хорошим мужем. А теперь подведите Зверобоя поближе ко мне, дайте мне его руку.

Требование это было исполнено, и охотник встал у ложа больной, подчиняясь всем ее желаниям с покорностью ребенка.

— Я чувствую, Зверобой, — продолжала она, — хотя не могу сказать почему, что вы и я расстаемся не навсегда. Это странное чувство. Я никогда не испытывала его прежде… Быть может, вы тоже хотите, чтобы вас похоронили в озере? Если так, то я понимаю, откуда у меня это чувство.

— Это вряд ли возможно, девушка, это вряд ли возможно. Моя могила, по всем вероятиям, будет выкопана где-нибудь в лесу, но я надеюсь, что мой дух будет обитать недалеко от вашего.

— Должно быть, так. Я слишком слаба умом, чтобы понимать такие вещи, но я чувствую, что вы и я еще когда-нибудь встретимся… Сестра, где ты? Теперь я ничего не вижу, кроме мрака. Должно быть, уже ночь наступила…

— Я здесь, рядом с тобой, вот мои руки обнимают тебя, — всхлипывала Юдифь. — Говори, дорогая… быть может, ты хочешь что-нибудь сказать или просишь что-нибудь сделать в эту ужасную минуту?

В это время зрение окончательно изменило Гетти. Тем не менее смерть приближалась к ней не в сопровождении своих обычных ужасов, а как бы охваченная нежной жалостью. Девушка была бледна, как труп, но дышала легко и ровно; ее голос, понизившийся почти до шепота, оставался, однако, по-прежнему ясным и отчетливым. Когда сестра задала этот вопрос, румянец разлился по щекам Гетти, — впрочем, такой слабый, что его почти невозможно было заметить. Никто, кроме Юдифи, не уловил этого выражения женского чувства, не побежденного даже смертью. Юдифь сразу поняла, в чем тут дело.

— Непоседа здесь, дорогая Гетти, — прошептала она, низко склонив свое лицо к умирающей, чтобы слова эти не долетели до посторонних ушей. — Хочешь, я позову его попрощаться с тобой?

Ласковое пожатие руки дало утвердительный ответ, и тогда Непоседу подвели к ложу умирающей. Вероятно, этот красивый, но грубый обитатель лесов никогда не чувствовал себя в таком неловком положении, хотя склонность, которую питала к нему Гетти, была слишком чиста и ненавязчива, чтобы в уме его могли зародиться хотя бы малейшие подозрения на этот счет. Он позволил Юдифи вложить свою огромную жесткую руку в руки Гетти и стоял, ожидая дальнейшего, в неловком молчании.

— Это Гарри, милочка, — прошептала Юдифь, склоняясь над сестрой. — Поговори с ним и позволь ему уйти.

— Что я должна ему сказать, Юдифь?

— Все, что подскажет тебе твоя чистая душа, моя дорогая. Верь своей душе и ничего не бойся.

— Прощайте, Непоседа, — прошептала девушка, ласково пожимая ему руку. — Мне бы хотелось, чтобы вы постарались сделаться немного похожим на Зверобоя.

Она произнесла эти слова с большим трудом; на один миг слабый румянец окрасил щеки девушки, затем пальцы ее разжались, и Гетти отвернулась, как бы покончив все счеты с миром. Скрытое чувство, которое связывало ее с этим молодым человеком, чувство, такое слабое, что оно осталось почти незаметным для нее самой и никогда не могло бы зародиться, если бы рассудок обладал большей властью над ее сердцем, уступило место возвышенным мыслям.

— О чем ты думаешь, милая сестрица? — прошептала Юдифь. — Скажи мне, чтобы я могла помочь тебе.

— Мать, я вижу теперь мать… она стоит над озером, вся окруженная светом… Почему там нет отца?.. Как странно, я могу видеть мать, а не вижу тебя… Прощай, Юдифь!

Последние слова она произнесла после некоторой паузы. Сестра склонилась над ней с тревожным вниманием, пока наконец не заметила, что кроткий дух отлетел. Так умерла Гетти Хаттер.

Не опорочь барона дочь! Ей надо честь блюсти:

Венчаться ей с тобой, злодей!

Всесильный бог, прости!

Барон силен, и с ним закон, мне лучше в лес уйти,

Чем в день святой с надеждой злой стать на ее пути.

Нет, прочь мечты! Послушай ты, тому не быть, поверь. —

Я лучше в темный лес уйду, один, как дикий зверь!

«Девушка с каштановыми локонами» (Старинная баллада)[82]

Следующий день был очень печальным, хотя прошел в усиленных хлопотах. Солдаты, которые недавно зарывали тела своих жертв, собрались теперь, чтобы похоронить своего товарища. Эта церемония произвела на всех тяжелое впечатление. Время тянулось медленно, пока наконец не наступил вечер. Тогда решили отдать последний долг останкам бедной Гетти Хаттер. Тело ее опустили в озеро рядом с матерью, которую она так любила и почитала. Хирург Грэхэм, несмотря на все свое вольнодумство, охотно согласился прочитать молитву над ее могилой. Юдифь и Уа-та-Уа заливались слезами, а Зверобой смотрел немигающими глазами на прозрачную воду, колыхавшуюся теперь над телом той, чей дух был чище, чем горные родники. Даже делавар отвернулся, чтобы скрыть свою слабость, а солдаты с удивлением глазели на церемонию.

День закончился этим благочестивым делом. По приказанию старшего офицера все рано легли спать, потому что на рассвете решено было выступить в обратный поход. Впрочем, небольшой отряд, которому поручили доставить в форт раненых, пленных и трофеи, под коман дой Непоседы покинул «замок» еще днем, чтобы достигнуть места назначения более короткими переходами. Отряд высадился на том мысу, о котором так часто упоминалось на страницах нашей повести; когда солнце село, отряд этот уже расположился на склоне длинного, неровного и обрывистого холма, который возвышается над долиной реки Мохаук. Это значительно упростило дело, так как оставшиеся не были стеснены теперь ранеными и багажом и начальник мог действовать гораздо свободнее.

После смерти сестры Юдифь до самой ночи не разговаривала ни с кем, кроме Уа-та-Уа. Все уважали ее скорбь, и обе девушки до последней минуты оставались возле тела покойницы. Когда печальный обряд закончился, барабанный бой нарушил тишину, царившую над спокойной гладью озера, а в горах разнеслось эхо.

Звезда, недавно служившая сигналом к бегству делаварки, поднялась над таким мирным пейзажем, как будто спокойствие природы никогда не нарушалось трудами или страстями человека. На платформе всю ночь шагал одинокий часовой, а утром, как обычно, пробили зорю.

Медлительность пограничных жителей сменилась теперь военной точностью и дисциплиной. Наскоро закончив скромную трапезу, весь отряд в стройном порядке, без шума и суматохи начал переправляться на берег. Из всех офицеров остался только один Уэрли. Крэг командовал передовым отрядом, Торнтон находился среди раненых, а Грэхэм, само собой разумеется, сопровождал своих пациентов. Сундук Хаттера и наиболее ценные вещи отправили с обозом; в доме осталась только старая рухлядь, которую не стоило брать с собой. Юдифь была рада, что капитан, щадя ее чувства, занимается исключительно своими служебными обязанностями и не мешает ей предаваться печальным размышлениям. Решено было, что девушка покинет «замок», но, кроме этого, не последовало никаких объяснений ни с той, ни с другой стороны.