Вы намекаете на то, что мы здесь превращаемся в насекомых? Вы в своем уме? У нас пионерский лагерь, а не инсектарий. Это театр теней, тоже аллегория: насекомые летают, используя крылья. Можно было взять птиц, но так как-то оригинальнее.

Человек из министерства вытер пот со лба и опустился на стул.

– А финальная песня? – продолжил он. – «Зеленоглазое такси». При чем здесь лагерь?

Нонна Михайловна прониклась сочувствием к этому слепому калеке. Она села за стол и стала смотреть на его белые манжеты с золотыми запонками.

– В наш лагерь всегда хочется вернуться, – сказала она. – Неужели это непонятно? Сюда вожатые и дети приезжают просто в гости, через пятнадцать, двадцать лет после своих смен. И здесь рады им всегда.

Нонна Михайловна с надеждой заглянула в серые глаза, но увидела в них недоверие с примесью страха.

– А этот физрук, на котором в конце порвалось пальто? Вы все ему как будто поклоняетесь. Но он же просто великовозрастный клоун! – Человек из министерства показал пальцем на Леху, но у того не дрогнул ни один мускул.

Нонна Михайловна поднялась с места. Гнев она сдерживать умела, но в такой ситуации не сдержался бы даже ее папа.

– Этот человек посвятил нашему делу жизнь. Сейчас в силу определенных обстоятельств он может быть здесь только в течение двух смен в году – первой и зимней. Поверьте, от этого страдает не только он, но и дети. И если бы ваше министерство поддерживало таких специалистов, вместо того чтобы… Ай, знаете что, сами вы клоун! Только скучный. Поэтому берите свой пиджак и убирайтесь отсюда подальше! У меня от вас страшно разболелась голова.

Человек из министерства почувствовал, что задыхается. Он много чего еще хотел сказать, но не смог даже попрощаться. Вместо этого он молча взял пиджак, папку с бумагами и вышел из пионерской. Нонна Михайловна подошла к окну и распахнула сразу обе створки.

– Болван, – сказала она, провожая взглядом серую фигуру.

Как только человек из министерства уменьшился до размеров «булавошной головки», она обернулась к сидящим за столами, и перекошенное гневом лицо вдруг озарилось светом, таким же неярким, но теплым, какой отражали гудроновские солнца. Не говоря ни слова, Леха встал, и его жидкие хлопки были немедленно поддержаны всеми, кто присутствовал в пионерской.

После планерки все разбежались по корпусам готовиться к прощальной дискотеке, но нам впервые было не до этого. На моей кровати сидел Женька и держал на коленях разорванный от кокотки до хлястика выблядон. Напротив сидели мы втроем и молчали.

– Ха-ха-ха! – заверещала вдруг Анька. – А я еще такая Лехе говорю: «Там пуговица из рога единорога плохо пришита, смотри не потеряй». Кто же знал, что он весь вдоль треснет?

Женька просунул сквозь дыру руку и в ужасе посмотрел на свои скрюченные пальцы.

– Ха-ха-ха! А я как это увидела, вместо «Вот приехал в лагерь я, и все кричат “Ура!”» спела «У меня теперь до жопы на спине дыра».

– Я слышал, – сказал Женька и с широко открытыми сухими глазами повалился на подушку.

На финальной песне он уже выплакал все слезы. Вдвоем с Ленкой они рыдали громче всех: та из-за попавшего в глаз финалгона, а Женька из-за порванного выблядона. Я подошла к нему и села рядом. Женька закачался и накрылся выблядоном с головой.

– Я могу отнести его Нине Федоровне, и она зашьет как-нибудь незаметно. Хочешь?

Из дыры донесся жалобный всхлип.

– Делайте, что хотите, – сказал Женька, – что хотите.

Идти к Нине Федоровне не хотелось, но, чтобы больше не слышать этих всхлипов, пришлось. Она всегда злилась, когда ей в починку приносили вещи, потому что считала, что ее кружок мягкой игрушки превращается таким образом в бесплатное ателье. Но Женька ей нравился. Он разбирался в видах тканей и моде. Это было забавно и удивительно, потому что пионерки из первого отряда, которые приходили к ней шить набивных страусов, а заодно втихаря обрезали и без того короткие юбки, не разбирались ни в чем, кроме «Фабрики звезд» и личной жизни Димы Билана.

После того как Женька упал с моста, она даже согласилась зашить ему Armani, но случайно зашила не только вновь образовавшуюся дыру, но и те, что были предусмотрены дизайном. Чтобы сгладить неловкость, Нина Федоровна подарила ему набор термоаппликаций, почти таких же, какие были на рукавах его джинсовки, только в виде колобков и звездочек с глазками.

Из вежливости Женька пообещал, что непременно украсит ими свои «левайсы», и сказал, что аппликации с детскими мотивами – это новый тренд, а сам раздарил их девочкам на секретики. Нина Федоровна не узнала об этом и каждый раз, когда он проходил мимо нее в столовой, впадала в легкую меланхолию, которая пропадала сразу же, как только Женька исчезал из виду. В общем, была маленькая надежда, что она вытащит Женькин выблядон с того света.

Кружок Нины Федоровны не имел своего домика. Для нескольких швейных машинок и утюгов требовалась хорошая электрика, поэтому мастерская располагалась в комнате на первом этаже главного корпуса – второй слева по коридору, пахнущему политурой и деревом. В такое время, да еще в последний полный день смены ее могло не оказаться на месте, но дверь была приоткрыта, а за ней кричал взволнованный Виталик.

– Да я сам удивился! Мне сказали, что это настоящая Франция. А что подсунули в итоге? Эта не расползающаяся кисея вдруг взяла и расползлась! Теперь ясно, почему это была тяп-ляп революция в мире трусов для пионеров. Шить надо лучше. Непонятно, на чем держится все.

Я открыла дверь и вошла в плотно заставленную стеллажами, шкафами и гладильными досками комнату. Нина Федоровна, худая и длинноногая, как кукла Тильда, сидела за столом и, слушая Виталика, лениво тыкала иголкой в поролоновый панцирь черепахи-игольницы.

Виталик обернулся и попытался загородить от меня ее стол, но я все равно увидела свой пеньюар.

– Я же говорил, что у Ленки грудь больше.

Виталик снова показал, какая у Ленки грудь, которая за время концерта почему-то выросла еще на размер, и это возмутило меня до крайности.

– Больше чем что?!

– Чем надо, – тихо ответил Виталик и с виноватым видом отошел от стола. – Но Нина Федоровна обещала зашить.

Нина Федоровна ничего не обещала, но, так и быть, растянула в руках лопнувший шов. Дыра оказалась гораздо ниже линии груди, и я решила, что Виталик должен обязательно принять это к сведению. И передать это Ленке. И вообще всем, кому было сообщено, какая у нее грудь.

– А у вас что? – лениво