МЕШИЯ. Конечно, не откажу. Пес уже так и делает – или начнет, когда мы его увидим. (Контессе.) Неужто тебе не приходит на ум, что я могу знать о том, кого ты зовешь Вселенским Разумом, больше, чем твоему Автарху известно о самом себе? Не только ваш Вселенский Разум, но и силы не столь важные надевают наше, людское обличье, будто плащ, когда того пожелают, – порой только ради двоих-троих из нас. Однако мы, те, кто служит им одеяниями, нечасто осознаем, что, самим себе кажущиеся самими собой, для других мы, однако ж, то Демиург, то Параклет, а то и сам Враг.

КОНТЕССА. Поздно я обрела сию мудрость, если обречена угаснуть с восходом Нового Солнца. Полночь уже миновала?

СЛУЖАНКА. Вот-вот минует, Ваша Светлость.

КОНТЕССА (указывая в публику). А эти добрые люди? Что выпадет на их долю?

МЕШИЯ. Что выпадает на долю листьев, когда лето подходит к концу и ветер гонит их прочь?

КОНТЕССА. Но если…

МЕШИЯ, отвернувшись, смотрит в небеса на востоке, словно бы в ожидании первых лучей рассвета.

КОНТЕССА. Но если…

МЕШИЯ. Что «если»?

КОНТЕССА. Но если в моем теле окажется частица твоего… несколько капелек жидкой ткани, заключенные в моем лоне…

МЕШИЯ. В таком случае ты, может быть, и побродишь по Урд малость дольше, неприкаянная, не в силах отыскать путь домой. Однако к себе на ложе я тебя не возьму. Ты ведь, знаешь ли, всего-навсего труп. И даже меньше того.

СЛУЖАНКА падает в обморок.

КОНТЕССА. Должно быть, ты вправду отец всему роду людскому: для женщин ты – просто погибель.

Сцена темнеет. Когда свет зажигается вновь, МЕШИАНА и ДЖАХИ лежат рядом в траве под рябиновым деревом. Позади них в склоне холма видна дверь. Губа ДЖАХИ рассечена, вспухла, что придает ей весьма обиженный вид. Из ранки на подбородок струйкой стекает кровь.

МЕШИАНА. С какой охотой я отправилась бы искать его, если бы знала, что ты за мной не увяжешься!

ДЖАХИ. Движимая силой Нижнего Мира, я буду следовать за тобой хоть до второго конца Урд, если потребуется. Но если ты снова ударишь меня, то жестоко за это поплатишься.

МЕШИАНА замахивается на нее кулаком, и ДЖАХИ, втянув голову в плечи, подается назад.

МЕШИАНА. Когда мы решили отдохнуть здесь, твои ноги дрожали куда сильнее моих.

ДЖАХИ. Да, мне гораздо трудней, чем тебе. Однако сила Нижнего Мира в том, чтобы вынести и невыносимое – я ведь пусть даже красивее, чем ты, но и много, много нежнее.

МЕШИАНА. В этом мы, думаю, уже убедились.

ДЖАХИ. Предупреждаю еще раз, а третьего предупреждения не жди. Ударишь – пеняй на себя.

МЕШИАНА. А что ты со мною сделаешь? Эриний по мою душу призовешь? Так я этого не страшусь. Ты бы давно призвала их, кабы могла.

ДЖАХИ. Хуже. Ударь меня снова, и тебе это придется по вкусу.

Входят ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК и ВТОРОЙ СТРАЖНИК, вооруженные пиками.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК. Гляди-ка!

ВТОРОЙ СТРАЖНИК (женщинам). Лежать, лежать! Не подыматься, не то, как цапель, проткну. Ступайте с нами.

МЕШИАНА. Не поднимаясь? На четвереньках прикажешь ползти?

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК. Не смей дерзить!

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК тычет МЕШИАНУ острием пики. В тот же миг над сценой разносится стон – протяжный, столь басовитый, что и расслышишь с трудом. От этого стона мелко, часто дрожит и сцена, и даже сама земля.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. Что это?

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК. Понятия не имею.

ДЖАХИ. Гибель Урд, неразумный! Валяй, рази ее. Вам все равно конец.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. Много ты знаешь! Для нас все только начинается. В полученном нами приказе обыскать сад о вас двоих упоминалось особо, и вас приказано привести. И цена вам не меньше десятка хризосов, или я – жалкий сапожник!

ВТОРОЙ СТРАЖНИК хватает ДЖАХИ, и в тот же миг МЕШИАНА, пользуясь случаем, стрелой мчится прочь, в темноту. ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК устремляется следом за ней.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. Ах, ты еще кусаться!..

ВТОРОЙ СТРАЖНИК бьет ДЖАХИ древком пики, и между ними завязывается борьба.

ДЖАХИ. Дурень, она же уйдет!

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. А это уж забота Иво. Я свою пленницу взял, а он свою упустил – если не нагонит, конечно. Идем. Тебя нужно предъявить хилиарху.

ДЖАХИ. Разве ты не полюбишь меня, прежде чем мы покинем это очаровательное место?

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. Чтоб мне потом мужское достоинство отрезали и в рот затолкали? Ну уж нет!

ДЖАХИ. Пускай вначале найдут его.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК (встряхивает ее). О чем это ты?

ДЖАХИ. В твоих руках служительница Урд, а Урд не станет из-за меня утруждаться. Но не спеши – отпусти меня всего на минутку, и я покажу тебе немало чудесного.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. Все «чудеса» твои я и так вижу и за то благодарен луне всей душой.

ДЖАХИ. Я могу сделать тебя богатым. Настолько, что десять хризосов покажутся тебе сущим вздором. Вот только, пока ты сжимаешь в руках мое тело, силы я лишена.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. Твои ноги длиннее, чем у той, другой, но ходишь ты на них, я гляжу, не особо-то резво. В самом деле: сдается мне, ты и стоишь-то с трудом.

ДЖАХИ. Увы, тут ты прав.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. За ожерелье тебя придержу – похоже, цепочка достаточно крепка. Если этого будет довольно, покажешь, на что ты способна. Если нет, со мною пойдешь. Пока ты у меня в руках, большей свободы не жди.

ДЖАХИ поднимает руки над головой, растопырив в стороны мизинцы, указательные и большие пальцы. Недолгую тишину нарушает странная тихая музыка сродни соловьиным трелям. С неба на землю падают пушистые, мягкие снежные хлопья.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. А ну прекрати!

Схватив ДЖАХИ за запястье, ВТОРОЙ СТРАЖНИК рывком пригибает ее руку книзу. Музыка обрывается. Последние снежинки оседают на его голову.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. Это не золото.

ДЖАХИ. Однако ты сам видишь…

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. Одна старуха в моей родной деревне тоже умеет управляться с погодой. Верно, не так шустро, как ты, но ведь она и годами вон насколько старше, и одряхлела вконец.

ДЖАХИ. Не знаю, о ком ты, но она даже тысячной доли моей жизни на свете не прожила.

Входит КАМЕННЫЙ ИСТУКАН. Движется он медленно и словно вслепую.

ДЖАХИ. Что это за тварь?

ВТОРОЙ СТРАЖНИК. Истукан. Статуя. Одна из зверушек Отца Инире. Нас он не слышит и сам ни звука издать не способен. По-моему, он вообще неживой.

ДЖАХИ. Ну что ж, я тоже, если уж на то пошло.

В то время как КАМЕННЫЙ ИСТУКАН проходит мимо, ДЖАХИ свободной рукой гладит его по щеке.