Октав Дюплесси наслаждался своей победой, потому что директор, дама-сопрано, Лиззи Фурнье и еще два специалиста онемели от удивления.

Эрмин позабыла обо всех и обо всем. Она отметила про себя, что голос ее звучит по-другому, и упивалась этим новым звучанием. Полностью перевоплотившись в свою героиню, она сумела передать чувственность, беспокойство, счастье, достигнув при этом вершин мастерства. Когда она замолчала, Дюплесси встал, чтобы ей аплодировать. Жослин сделал то же самое.

— Какой талант! — в восторге вскричал директор театра, хлопая в ладоши. — Ущипните меня, я сплю! Она разогревала связки перед выступлением?

— Нет, — ответила Лиззи. — Но я никогда не слышала ничего красивее!

Успокоенная высокой оценкой своего выступления, Эрмин кивнула. Она сгорала от нетерпения исполнить арию Маргариты" из «Фауста», хотя при этом ей пришлось бы преодолеть небольшую проблему. В одном из фрагментов оперы, в самом финале, ария делится на три партии — для сопрано, тенора и баритона. С помощью мадемуазель Каликст молодая женщина много репетировала, исполняя только свою партию.

Ангелы чистые! Ангелы светлые!

Вознесите мою душу к небесам!

Справедливый Господь, тебе доверяюсь!

Добрый Господь, прими меня! Прости!

Эрмин этот пассаж особенно нравился. Каждый раз, исполняя его, она представляла себя Маргаритой, соблазненной возлюбленным, доктором Фаустом, который продал душу дьяволу, чтобы помолодеть и завоевать любовь девушки. И так искренне прозвучала молитва в исполнении Эрмин в это утро, что у директора Капитолия мороз пробежал по коже. Гордый до невозможности, Жослин ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Поглощенный музыкой и пением дочери, он даже поднял глаза к потолку, словно ангелы и вправду вот-вот могли появиться.

— Поразительно! Господи, это великолепно! И в довершение ко всему она такая cute! — воскликнул пожилой мужчина в элегантном костюме.

Дюплесси только молча улыбался. Этот богатый продюсер, похоже, сильно разволновался, если позабыл о своих манерах хорошо образованного буржуа и употребил столь любимое в Квебеке разговорное словечко. Директор аплодировал молодой певице стоя, и глаза его за стеклами очков сияли.

— Редчайший бриллиант! Редчайший! — повторял он. — Октав, я должен подать на вас в суд за то, что вы не привезли ко мне эту прелестницу раньше! Она красива! По-настоящему красива и очень способна! И какой голос!

Освободившись от страха, который практически отнял у нее голос, Эрмин теперь хотела лишь одного — петь, снова и снова… Уверенным тоном она спросила, не обращаясь ни к кому конкретно:

— Вы хотите услышать еще что-нибудь из моего репертуара?

— Нет, в этом нет необходимости, нам срочно нужно поговорить, моя дорогая мадам! Прошу вас, пройдемте в мой кабинет!

Молодая женщина вздохнула с облегчением. Она завоевала восхищение этих строгих слушателей, об этом ей говорили их улыбки и одобрительный шепот. И только прима-сопрано, исполнявшая главную партию в премьере этого сезона, была вне себя от злости, поскольку столкнулась с опасной соперницей.

Октав Дюплесси ловко взобрался на сцену, пройдя мимо оркестровой ямы. Он торопился поздравить Эрмин.

— Спасибо, — сказал он радостно. — Я верил в вас, но вы превзошли все мои ожидания!

Лиззи, которая все еще находилась в партере, крикнула:

— Поздравляю! Вы — настоящее чудо! И голос, какой голос! Какой талант! Я плакала, когда вы пели! Мы нашли свою диву!

Несколько минут спустя Эрмин входила в кабинет директора в сопровождении отца и мсье Дюплесси. Опьяненная успехом, она не замечала, что ее окружает. Одно имело для молодой женщины значение: она успешно прошла прослушивание. Жослин же отметил про себя красоту удобной мебели, фотографии артистов в сценических костюмах и грациозных балерин, запечатленных в момент танца.

— Присаживайтесь, прошу вас, дорогая мадам! — предложил директор. — Признаюсь, я не поверил моему другу Дюплесси, когда он заявил, что сопрано исключительной красоты скрывается от мира в полузаброшенном рабочем поселке. Это было похоже на выдумку. Он говорил, что вас называют снежным соловьем, и без конца рассыпался в похвалах. И оказался прав! Мадам, у вас исключительный талант! Вы когда-либо занимались вокалом со специалистом?

— И да и нет! — ответила она. — Один пианист, прекрасный музыкант, преподал мне несколько уроков. С монахинями в монастырской школе мы немного учили сольфеджио и по субботам пели.

— Невероятно! Поразительно! Вы не взяли ни одной фальшивой ноты, и ваш голос удивительно богатый, мощный и исключительно чистый! Я готов сейчас же подписать с вами контракт на следующий оперный сезон, который начнется этой зимой. В это время квебекцы жаждут развлечений. Но вам придется сразу же приступить к репетициям. Спеть арию или две — для этого не требуется много усилий, особенно когда певец наделен вашими способностями и природным слухом. Но чтобы петь несколько часов подряд, требуется серьезная подготовка. Вам нужно научиться правильно дышать, беречь связки. Думаю, вы все же успеете подготовиться до декабря. Я поставлю «Фауста» благодаря вам и для вас! Никогда раньше у нас не было такой красивой и правдоподобной Маргариты!

От этих длинных фраз у Жослина голова пошла кругом. Эрмин же внимательно вслушивалась в каждое слово, зная, что в ее ситуации важны все детали.

— Вы согласны, мсье Дюплесси? — спросил директор. — «Фауст» на афише? Нужно будет связаться с журналистами и представить им наше удивительное юное открытие. У вас есть жилье в Квебеке, мадам? Репетиции начнутся здесь в середине июня. Лиззи подыщет вам квартиру рядом с театром, за мой счет, разумеется!

Жослин хотел было возразить, но Эрмин опередила его:

— Мсье, прошу вас, дайте мне сказать! События развиваются слишком быстро для меня. Не хочу вас обманывать: я долго мечтала пройти прослушивание в Капитолии после встречи с мсье Дюплесси, который убеждал меня решиться. Но я хотела прежде всего услышать мнение специалистов о моем голосе и манере исполнения. У меня трое маленьких детей, и я не могу выступать в этом году. Я польщена и тронута вашим предложением, но должна отклонить его.

— Вы не хотите стать певицей? Мадам, вас ждет великое будущее! У нас пела Эмма Лаженесс, прославившаяся по обе стороны океана, и ваша судьба — занять ее место! Ваше исполнение арии из «Лакме» выше всяческих похвал. В Париже, Милане или Лондоне ни один директор театра не выпустил бы вас из рук!

Дюплесси предпочел не вмешиваться. Он был уверен, что молодая женщина больше всего на свете хочет петь на сцене, но опасался, что она поступит вопреки собственному желанию, так, как велит долг. Складывалось впечатление, что для нее обязанности матери и супруги — не пустое слово и она может поставить их во главу угла.

Эрмин опустила голову в задумчивости, словно погрузившись в созерцание легкой ткани, из которой было сшито ее платье.