Пелагия не поддавалась – она почти забыла, какое это доставляло удовольствие.

– Кто сказал, что мне нужна коза? В моем возрасте! В таверне!

– Меня не касается, нужна она тебе или нет. Я обещал – и вот она. Точно такая же коза. Продай ее, если хочешь. Но если бы ты видела, как трудно было запихнуть ее в такси, ты не была бы такой суровой.

– В такси? Где ты взял ее?

– На горе Энос. Я спросил водителя: «Где я могу достать хорошую старомодную козу?» Он ответил: «Садись», – и мы поехали мимо базы НАТО на гору. Ужасно долго. А там был этот старик по имени Алекос – он и продал мне эту козу. Уверен, что он надул меня, а еще мне пришлось заплатить два счетчика таксисту, чтобы он отвез нас назад. А как она воняла! Вот как я страдал, а ты теперь только орешь на меня и каркаешь, как старая ворона!

– Старая ворона? Глупый старик! – Она нагнулась и одной рукой плотно зажала животному нос. Другой подняла ему губы и внимательно осмотрела желтые зубы, затем взъерошила шерсть на задних ногах и выпрямилась.

– Очень хорошая козочка. У нее клещи, а все остальное в порядке. Спасибо.

– А как мы назовем ее? – спросил Яннис.

– Мы назовем ее «Аподосис», – ответила Пелагия, уже воодушевляясь от мысли, что у нее снова будет коза: можно привязывать ее к дереву и кормить объедками.

– «Аподосис», – повторил Корелли, покачивая головой. – Очень подходящее имя. «Возвращение». Лучше и не придумаешь. Как ты думаешь, она много будет давать молока? Ты могла бы доить ее и делать простоквашу.

Пелагия улыбнулась – ее лицо светилось снисходительностью.

– Дои, если тебе нравится, Корелли. Лично я стараюсь доить только самок. – Она указала на вместительную розовую мошонку с парой конических продолговатостей внутри. – Ничего вымечки, а?

– О coglione,[185]– весьма к месту произнес он, закрыв лицо руками. Яннис восхищался людьми, умевшими ругаться, особенно на иностранных языках, но для старика это звучало странно. Старики всегда стремились осудить за это. Этот Корелли – явно такой же странный, какой становилась и бабушка, скакавшая повсюду со стереоплейером, приладив наушники к своим седым пучкам и застенчиво улыбаясь, когда думала, что на нее никто не смотрит. Вот только сегодня утром он застал ее перед зеркалом – она примеряла разные сережки из универмага Антонии и вскидывала голову в манере, которую можно было назвать только кокетливой.

– До завтра. Будет еще сюрприз, – сказал Корелли, приподнял помятую шляпу и ушел.

– О Господи! – произнесла Пелагия, и сердце ей наполнили дурные предчувствия. Ей пришло в голову, что следует показать ему свою осовремененную «Собственную историю Кефалонии», – возможно, ему будет интересно узнать, что истинной причиной бойни было то, что Эйзенхауэр упорно отвергал все планы Черчилля по освобождению острова и бессмысленно направил итальянские военно-воздушные силы в Тунис вместо Кефалонии. Он ведь, наверное, знал, что приказы на зверства исходили от самого Гитлера, – а может, и не знал.

– Он твой дружок? – упрямо допытывался Яннис, но каждый раз получал в ответ твердое «нет».

– Иди и вымой посуду, или не получишь денег, – парировала бабушка и отправилась за гребнем, чтобы вычистить козу, как в былые дни. Она раздумывала, где бы она сейчас могла найти детеныша лесной куницы.

Но, как она и опасалась, капитан превзошел себя, когда на следующий день появился у дверей в скрипе тормозов, реве и выхлопах двигателя, в облаке пахучего синего дыма. Пелагия стояла подбоченясь и покачивала головой, пока он осторожно слезал с мотоцикла. Ярко-красный, очень высокий, с толстыми шишковатыми покрышками, мотоцикл выглядел созданным для гонок. Капитан повернул ключ, заглушив рев двигателя, отбросил подпорку и укрепил машину.

– Ты знаешь, куда мы собираемся? Мы поедем посмотреть, на месте ли еще «Casa Nostra». Так же как в старые времена, – он постучал по рулю, – на мотоцикле.

Пелагия покачала головой.

– Неужели ты думаешь, он выстоял в землетрясение? И неужели ты думаешь, я поеду на подобной штуке? В мои годы? Уезжай и оставь меня в покое. Избавь меня от своих диких планов.

– Я специально взял его напрокат. Он не такой красивый, как старый, и шумит ужасно, как жестянка с гвоздями, но ездит очень хорошо.

Она взглянула на лицо старика и постаралась сдержать улыбку. На нем были нелепый синий защитный шлем с маленьким козырьком и солнцезащитные очки, совсем новые; он забыл снять с них ярлык, который покачивался на его щеке, как осенний листок, пойманный в нити паутины. В стеклах она увидела отражение своего недовольного лица и выставленных ладоней.

– И речи быть не может. Я слишком старая, а ты и молодой не мог ехать прямо. Ты что – не помнишь все эти аварии? Ты и тогда был ненормальным, а сейчас еще дурнее.

– На старой машине, – оправдывался он, – мы виляли, потому что мне приходилось возиться с рычагом переключения передач. А тут все автоматическое. – Он махнул рукой, словно хотел сказать: «Все в порядке! Садись!»

– Нет, – сказала она. – У меня колени не гнутся, я и ногу-то высоко поднять не могу.

Неожиданно она заметила, что поверх рубашки на нем – что-то яркое, отчего он очень походил на хиппи, что появлялись на острове в конце шестидесятых. Она прищурилась и поняла, что он одет в красный бархатный жилет, вышитый цветами, орлами и рыбами, который она дала ему пятьдесят лет назад. Пелагия сделала вид, что не заметила, и ничего не сказала, но ее поразило, что он так бережно хранил его все это время. Она была тронута.

– Милая, – сказал он, зная: она заметила жилет, – и рассчитывая, что она смягчится.

– Абсолютно исключено.

– Разве ты не хочешь увидеть «Casa Nostra»?

– Не с сумасшедшим.

– Но ты же не хочешь, чтобы я взял его напрокат зазря?

– Хочу.

– Я взял его на два дня. Мы можем поехать и в Кастро, и в Ассос, и в Фикардо. Мы можем сидеть на камне и смотреть на дельфинов.

– Возвращайся в Афины. Старый сумасшедший.

– Я привез шлем и для тебя.

– Я не ношу красного. Ты когда-нибудь видел меня в красном?

– Тогда я поеду один.

– Ну, и езжай.

Потребовалась вечность, чтобы убедить ее. А когда они рискованно петляли по каменистым дорогам, она в ужасе уцепилась пальцами с побелевшими костяшками за его пояс и зарылась лицом у него между лопатками; мотоцикл грохотал под ней, и ей было и очень приятно, и беспокойно. Корелли заметил, что она вцепилась в него еще отчаяннее, чем в старые дни, и хулигански умышленно завилял по дороге, хотя мотоцикл и так опасно водило из стороны в сторону.

Пелагия цепко держалась за его пояс. Она ощутила, что за эти годы он усох настолько же, насколько она раздалась. Неожиданно мотоцикл вильнул к обочине, прошел чуть юзом, выбрасывая брызги мелких камешков. «Святой Герасим, спаси меня!» – подумала она и, в страхе прильнув к капитану, крепко сцепила пальцы.