— Тише, тише… Вот так, всё хорошо.

— Ранель? — хрипло спросила Ева, увидев над собой слегка размытое знакомое лицо. — Откуда Вы?

— Приехали только что из Гурзуфа, — бросил он, укладывая её в кровать и накрывая сверху одеялом. — Нам сказали, что тебе плохо.

— Счёт уже пошёл на минуты, — выдохнула Ева и закрыла глаза. Она тяжело дышала, вдыхая через рот, словно никак не могла наполнить лёгкие новой порцией кислорода, и Ранель, как обычно отстранённый и равнодушный, следил за часто поднимающейся грудной клеткой. — Тут где-то часы были… Посмотрите, пожалуйста…

— Здесь нет часов.

— А… Значит, приснились… — Ева закашлялась, и Ранель тут же подал ей стакан воды. — На них было… «Без четырёх минут смерть».

— Не думай об этом, Ева, — нетерпеливо и немного резко перебил её Ранель, протирая ей лоб холодным мокрым полотенцем. — Это не самая лучшая тема для размышлений, по крайней мере, в данный момент.

— Но ведь Вы столько раз умирали, — Ева осторожно перехватила его руку, когда он менял полотенце, и умоляюще заглянула ему в глаза. — Расскажите, каково это.

— Не смей нас сравнивать, слышишь! — разозлился Ранель, но руку не выдернул. — Я это не ты, ни в коем случае! Когда я жил, умирать было плохой привычкой. Я подсел на это, понимаешь? Но у меня и взгляды на жизнь чуточку, самую малость отличались от твоих, да и пути у нас разные. Я умирал лишь для того, чтобы заново почувствовать вкус жизни, Ева. Это отдельная странная философия — чувствовать боль, чтобы её не чувствовать. А ты не ощутила вкуса жизни, и умирать тебе просто непростительно!

Ева устало закрыла глаза, всё ещё держа Ранеля за руку. Её знобило, и каждое, даже самое лёгкое дуновение ветра казалось ей ледяным, а шумное, тяжёлое, звериное дыхание Ранеля обжигало кожу морозом и заставляло её покрываться мурашками. Ева слушала биение собственного сердца: она чувствовала, как оно пульсирует где-то внутри, робко стучится изнутри о грудную клетку, словно просится наружу, и, не получив ответа, снова уходит куда-то назад, вглубь. Почему-то Еве в тот миг представилось, что у неё вместо сердца голубь.

Ева медленно открыла глаза и тут же отпрыгнула к спинке кровати: прямо перед ней сидел большой чёрный орангутанг и неподвижно смотрел на неё своими белыми слепыми глазами. Он как в замедленной съёмке потянулся к ней рукой, и Ева едва успела выскочить из палаты, прежде чем мохнатая лапа сомкнулась там, где секунду назад была её шея.

Коридор было не узнать. Помимо того, что он весь был заброшен и исписан разными граффити, изображающими что-то природное, так ещё и полон непонятно откуда взявшегося дыма, который сразу неприятно пропитал собой лёгкие и заставил Еву закашляться. От тошнотворного запаха гари у Евы ещё больше закружилась голова.

— Хм, — зашевелился дракон напротив её палаты. — Ты решила вернуться.

— Что здесь происходит?.. — задыхаясь, спросила Ева и устало оперлась рукой на стену, чтобы не упасть. Картинка перед глазами то расплывалась в мутное пятно, то становилась слишком резкой и контрастной.

— Это ты мне скажи, — прошипел дракон и хищно улыбнулся. — Я не мастер в толковании снов.

— Ага, снов! Вот ты и попался, змей! Мне это всё снится, — засмеялась Ева и тут же зашлась сильным приступом кашля, вдохнув слишком много дыма.

— А может и нет, — расплылся в улыбке дракон, скользя по стене. — Да и кто сказал, что сны — это иллюзии? Это ведь такая же реальность, только немного… другая. Вам, обременённым телом, этого не понять, вы шагаете в эту действительность случайно, как получится, а мы можем делать это по своей воле.

— Знаешь-ка что, мой друг? Это мой сон. Мой разум. И я буду делать то, что захочу я, а не кто-то там…

— Ну, попробуй, — усмехнулся дракон, плавно перетекая по полу с одной стены на другую. — Ну? Я жду.

— Я сплю. Я просто сплю, — тихо повторила Ева себе под нос, крепко зажмурившись. — Сейчас я открою глаза, и вокруг меня не будет ничего, кроме бескрайнего чистого неба и облаков…

Где-то над собой Ева услышала смех дракона.

— Если ты хочешь увидеть небо, я запросто могу это организовать.

Ева почувствовала, как что-то сильное и большое вдруг подхватило её, и, когда она от испуга широко распахнула глаза, дракон уже летел где-то высоко в небе, а она сидела у него на спине. Ева осторожно посмотрела вниз, и от страшной высоты у неё закружилась голова; впрочем, совсем скоро страх прошёл, и она с удовольствием подставила лицо встречному ветру.

— Как тебе? Нравится?

— Честно? Очень!

— Я рад, что ты рада, — дракон вдруг лихо перевернулся в воздухе и сбросил с себя Еву на ближайшее облако, а сам приземлился рядом. — В грозу здесь тоже здорово, но это для смелых. Когда-нибудь, когда ты наберёшься храбрости, мы обязательно слетаем с тобой в грозу. Ну, или с Саваофом Теодоровичем.

— Угу, — Ева зачерпнула руками жидкого белого тумана, и он растёкся по её рукам, как дым.

— Ты даже не представляешь, что такое быть в центре грозы, — мечтательно потянулся дракон, нырнул в облако и появился через секунду уже с другой стороны. — Тут гром слышится по-другому. Молнии ярче и толще. Вода холоднее…

— Охотно верю тебе… Бесовцев.

— Есть какие-то сомнения? — улыбнулся дракон, выпуская маленькое облачко дыма, которое почти сразу превратилось в тонкое изящное колечко.

— Немного непривычно видеть тебя… в таком виде.

— Ну что ж, ты можешь звать меня Шень-Лун, но тогда не забывай, что все эти личности — Бесовцев, Даат и дракон — три грани одного алмаза. Как и Марии. Как и Аглая и Аделаида. Как Ранель и орангутанг. Как и многие из нас.

— Что?.. Ты о чём?

Дракон хрипло засмеялся.

— За столько лет волей не волей хоть раз придётся взять себе другое имя и предстать в другом облике, показать одно и то же в разных масках. Но, знаешь, я считаю, что лучше уж менять маски, чем каждый раз менять душу. В моём понимании, смена души сразу говорит о том, что этой самой души нет. Но… Ты устала, Ева. Я слишком много говорю.

И не успела Ева ничего ответить, как дракон, ловко закинув её к себе на спину, резко спикировал вниз и полетел навстречу земле.

— Стой! Стой! Давай чуть-чуть помедленнее!

Дракон не услышал. Ева видела, с какой бешеной скоростью приближается земля, ей было страшно, но, когда она закрывала глаза, ей становилось ещё страшнее, а потому она с ужасом смотрела на увеличивающиеся деревья, машины