подходя к турникетам. — Мне бы воздухом свежим подышать, взбодриться, а то душно, не могу.

Охранник недоверчиво посмотрел на неё.

— Что у тебя?

— В смысле?

— Диагноз какой?

— ОКР**, — соврала Ева, назвав первую пришедшую на ум относительно безобидную болезнь. — Я до моря пройдусь и сразу обратно.

Охранник помолчал, сверля Еву взглядом, очевидно, взвешивая все «за» и «против».

— Пять минут, — наконец бросил он, открывая турникет. — До моря и обратно. Не придёшь через пять минут, я сам вернусь за тобой.

— Спасибо, дядь!

Утро было поистине прекрасное: небо было светлое-светлое, хотя солнце даже не показалось из-за горизонта, а луна ещё не ушла с утреннего небосвода и висела где-то высоко над землёй полупрозрачным кругом, издали напоминая маленькое облако. В саду висела такая тишина, словно всё в этом мире сговорилось и наложило табу на любые посторонние звуки, даже море стало тише и усмирило свои воды, так что шаги Евы в этой тишине звучали слишком громко и не уместно. Всё спало: птицы, деревья, больница, море, спали горы, и спали, готовясь к долгому перелёту, просвечивающие облака, спали старые сосны, обыкновенно скрипящие на ветру, и спал ветер, вечно юный и весёлый бриз, спала маленькая яхта с белым острым парусом, и спал маяк, закрыв свой всевидящий жёлтый глаз. Ева невольно расплылась в улыбке и вдохнула солёный морской воздух, смешанный с ароматом хвои, полной грудью.

Ева вышла на набережную и с удивлением увидела человека, стоящего на коленях в воде; с ещё большим удивлением она узнала в человеке Саваофа Теодоровича.

Ева хотела подбежать к нему и спросить, что случилось, но что-то в ней или, наоборот, в нём остановило её, и она тихо подошла ближе, не желая мешать. Саваоф Теодорович крепко прижимал к себе кого-то и беззвучно плакал; Еву поразило выражение его лица: она не знала, что мужчины могут так плакать. Бестактная морская волна, пропитавшая собой всю одежду Саваофа Теодоровича, осторожно раскачивала его из стороны в сторону, будто качала маленького ребёнка, и он вторил её движениям, качая на руках чьё-то маленькое тело. Ева подошла ещё ближе, совершенно не волнуясь о том, что он её увидит, однако Саваоф Теодорович был всецело поглощён своим горем и не замечал её присутствия. Ева увидела маленькие ножки в крохотных сандалиях, потемневшее от воды ситцевое платье, жучно-чёрные волосы на затылке, и страшная догадка накрыла её с головой.

Она на негнущихся ногах подошла к Саваофу Теодоровичу и упала рядом с ним; тот вздрогнул, услышав рядом с собой всплеск воды, молча посмотрел на Еву покрасневшими от слёз глазами и, ничего не сказав, отвернулся обратно, продолжая покачивать маленькое тело. Ева чувствовала, что он много чего хотел сказать ей в тот момент, но все слова скапливались комом где-то в горле и пробивались наружу лишь редкими глухими всхлипами, когда он давился слезами. Ева не плакала, потому что она, наверное, ещё не до конца осознала, что произошло: в голове было пусто. Она ни о чём не думала.

— Проклятое море… — прошипел вдруг сквозь зубы Саваоф Теодорович, до хруста костей прижимая к себе тело. — Проклятое, проклятое, проклятое море!!! Чтоб тебя!.. Да будь ты трижды проклято!!! Ненавижу!!! Ненавижу!!! Мммм, — и он зажал себе рот рукой, крепко зажмурив глаза, на которых снова навернулись слёзы.

*Герпетофобия — боязнь змей.

**ОКР — обсессивно-компульсивное расстройство

Глава 34. На высоте 2000 метров

2000 метров — максимальная высота облаков нижнего яруса.

***

Минуй нас пуще всех печалей

И барский гнев, и барская любовь.

А.С. Грибоедов

Внутри Евы что-то оборвалось. Она так была поглощена собственными переживаниями, зачастую слишком преувеличенными, так была занята какими-то своими идеями и увлечена надуманными страхами, как будто на ней сконцентрировалось всё вселенское зло, что совершенно не допускала мысли о другом исходе, не могла даже представить, что часы отсчитывали вовсе не её время, и теперь знание, что в те моменты, когда маленькая Ада боролась со смертью, Ева боролась с собственной фантазией, глодало её душу, как гиены убитую лань.

Она не знала, сколько они просидели вот так, по пояс в воде. Саваоф Теодорович качался из стороны в сторону в такт волне и иногда что-то шептал, однако что именно, Ева не слышала, да и, скорее всего, этот шёпот не имел никакого смысла. Она боялась представить, что происходило сейчас в Саваофе Теодоровиче; когда мысли, как черви после дождя, начали появляться в её голове, ей начало казаться, что она слишком громко думает, что их слышит не только Саваоф Теодорович, но и море, и горы, и вся вселенная. «Господи, — вдруг подумала Ева, глядя отсутствующим взглядом на чёрные косички на затылке. — Я же убийца… Саваоф Теодорович поехал за мной. Если бы не я, он бы не поехал сюда. Если бы не поехал сюда, не взял бы с собой Аду. Не взял бы с собой Аду, она бы не утонула». Саваоф Теодорович глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, и в этот момент Еве показалось, что он сейчас скажет ей в лицо всё то, о чём она только что подумала, упрекнёт её в смерти дочери… Но он молчал.

Наконец, Саваоф Теодорович медленно открыл глаза, и Ева испугалась произошедшей в них перемене: они были не просто холодные, они были ледяные, пустые и полные седого пепла.

— Ева, — совсем тихо позвал Саваоф Теодорович, не глядя на девушку, так что в другой раз Ева, может быть, и не услышала бы. — Помоги мне, пожалуйста, вырыть могилу. Я хочу похоронить её здесь, у моря.

Лопаты ещё ночью принёс Николай, когда выловил унесённое штормом в море тело. Ева совсем не хотела это представлять, но её воображение живо нарисовало картинку, как Николай, проходя на своей яхте вблизи берега, вдруг увидел среди волн слишком яркую для чёрной воды ткань платья и две аккуратные косички.

— Мы вечером решили прогуляться по набережной, — мёртвым голосом вдруг заговорил Саваоф Теодорович, ритмично ударяя лопатой в песок. — Пошли на пирс на рыбаков посмотреть. А погода портиться начала… Тут волна большая: не то что детей, взрослых с ног сбила. Я в море, все в море. Я смотрю кругом себя, Ады нигде не вижу. А её, оказывается, в это время волна головой о пирс била. С размаху. Со всей силы.

«Умоляю, замолчите», — прошептала в мыслях Ева, но сказать это вслух, конечно, не осмелилась.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — продолжал Саваоф Теодорович, глядя пустым взглядом в одну точку. — Хочешь, чтобы я замолчал. Я прав? — ответа он не