Граф Солсбери почувствовал облегчение и не стал себя расстраивать, даже когда принц и его любовница оказались центром рождественских празднеств. Бен Джонсон[23]написал к празднику новую аллегорию «Оберон — волшебный принц». Индиго Джоунс придумал костюмы и мизансцены. Главная роль, конечно, досталась Генри Стюарту, а королеву Титанию должна была играть Жасмин Линдли.

— Опять с босыми ногами? — пошутила Жасмин, терпеливо примеряя костюм.

Индиго Джоунс улыбнулся ей снизу вверх — он замерял расстояние от пола до щиколотки Жасмин.

— Платье настолько прозрачно, что ни одна дама при дворе не решится его надеть, — рассмеялся он. — Вы будете одеты в паутину и лунный свет.

— А кто сыграет другие роли в этом спектакле? — спросила Жасмин, а сама подумала, понравится ли ее любовнику этот костюм.

— Леди Эссекс выбрали на роль Авроры, богини Зари, мадам, — ответил он. — Теперь, после того как леди Арабеллу заточили в тюрьму, раскрыв ее тайный брак с Уилльямом Сеймуром, можно ожидать, что звезда леди Эссекс засияет ярче, особенно если учесть ее близкую дружбу с виконтом Рочестерским.

— Бедный лорд Эссекс, — сочувственно проронила Жасмин. — Он такой приятный молодой человек. И принц говорит, что очень верный.

— Может быть, может быть, — отозвался Индиго Джоунс. — Зато юный Карр — точно болонка у короля. Он далеко пойдет, если будет как следует угождать его величеству. Мы еще увидим, как он станет пэром, — художник понизил голос. — В леди Франс есть свой шарм, мадам, но она ужасно избалована и стремится сверкать ярче всех на небосводе двора. А лучше всего этого добиться — выйти замуж за фаворита короля.

— Но ведь она замужем, — удивилась Жасмин.

— С ее связями, миледи, она разведется в тот же день, как только решит избавиться от мужа. Уверяю вас, ее величество будет в восторге, если удастся удалить юного Карра от короля. Этот ненасытнейший молодой человек никогда не доволен тем, что имеет, а добряк король слишком щедр по отношению к тем, кого любит.

Индиго Джоунс служил также брату королевы — датскому королю Христиану и был хорошо знаком с августейшей семьей. Жасмин внимательно слушала художника. Другая бы пропустила его болтовню мимо ушей, но не она. Она следила за тем, что говорит, потому что знала: ее слова будут тут же пересказаны другим. Она говорила только то, что было бы приятно слышать королеве и королю. Ни для кого не было секретом, что она стала любовницей принца Уэльского, но скромность оставалась важной составляющей ее положения при дворе.

— Под платье не надевайте ничего, — предупредил Индиго Джоунс, поднимаясь на ноги. — Помните, что вы — волшебная королева в одеянии из осенней паутинки.

— Не уверена, что принц одобрит костюм, — ответила Жасмин.

— Я показывал его принцу, миледи. Он разрешил вам его надеть. Поговорите с его высочеством сами. Признаюсь, костюм смел, но очень важна подлинность мысли.

Тем же вечером, лежа обнаженной в постели с любовником, Жасмин спросила:

— А ты знаешь, насколько прозрачен мой костюм, Хэл?

Мастер Джоунс не велел мне ничего под него надевать. Моя нагота будет видна всем. И он сказал, что ты дал на это разрешение.

— Да, — ответил Генри Стюарт. Он обнаженный сидел на кровати. Жасмин устроилась меж его ног. Одной рукой он ласкал ее грудь, а другой — длинные темные волосы, губы его целовали шею. — Я хочу, чтобы при дворе все завидовали мне, любовь моя, — ответил принц, задумчиво проводя пальцами по ее бедру. — Пусть все видят, как ты совершенна, пусть им будет больно от мысли, что ты моя. И только моя. — Его язык щекотал ее шею.

— Я твоя, потому что это устраивает меня. — Она тоже коснулась его бедра. Свет золотил его слегка волосатые ноги, и Жасмин улыбнулась.

Вдруг он больно ущипнул сосок, который до этого ласкал.

Она вскрикнула.

— Ты никогда не уйдешь от меня, Жасмин, — яростно выпалил он. Потом склонился и укусил в плечо. — Ты моя. Отстранившись, Жасмин встала рядом на колени.

— Я не собственность, Хэл. Ни твоя, ни какого-либо другого мужчины. Я уехала из Индии, не позволив, чтобы мною владели. Я никому не принадлежу, только самой себе. Я не какая-нибудь скромная английская леди, гордящаяся тем, что принц обратил на нее внимание. Я — принцесса из императорского дома Моголов, хотя и живу вдали от родины. — В камине потрескивали поленья, как будто придавая особое значение ее словам. — Ты оказался в моей постели, милорд, потому что я этого захотела, а не только потому, что хочешь этого ты.

На миг его лицо потемнело от гнева, но в следующую секунду он рассмеялся.

— Ну и гордое же ты существо, Жасмин, — сказал он, но тут же опрокинул ее на спину и подмял под себя. — Ты моя, принцесса, или нет, мадам!

Жасмин яростно забилась под ним, но принц был тяжелее и придавил ее. Потом заломил ее руки, чтобы она не могла сопротивляться, и рассмеялся ей в лицо:

— Придворные джентльмены восхитятся тобой, разглядев сквозь соблазнительно прозрачные трепещущие шелка. Они увидят острые молочно-белые груди. И когда будешь танцевать перед ними, вспоминай обо мне, о нас, как хорошо нам сейчас. От этого твои соски напрягутся. — Свободной рукой он властно взял ее грудь, стал потирать соски, которые и впрямь отвердели.

Жасмин ничего не ответила, но ее бирюзово-голубые глаза яростно блеснули.

— Всякий мужчина, с которым ты встретишься глазами, подумает, что ты хочешь именно его, — безжалостно продолжал Генри Стюарт, потом лег на Жасмин и взял в рот ее сосок.

Прикосновение его губ к ее телу было восхитительным, но Жасмин продолжала молчать. Их ждал спор, а не радость страсти. Он вел себя так, потому что не был удовлетворен ее ролью в своей жизни. Он хотел ее в жены, но отлично понимал, что брак между ними невозможен. И мысль, что когда-нибудь он может потерять Жасмин, приводила его в отчаяние. Мать совсем недавно говорила, что они обсуждают возможность брака между ним и испанской инфантой Марией Анной, дочерью короля Филиппа III и Маргариты Австрийской.

— Ты должен делать то, что будет лучше для Англии, — сухо ответила Жасмин, когда он упомянул ей об этом. И он знал, что она права.

Генри Стюарт весь кипел от гнева. Жена она ему или нет, но он не отдаст Жасмин другому мужчине! Он впился ртом в ее грудь, и она не удержалась от крика.

— Ты моя! — снова повторил он и, подтянувшись выше, стал покрывать ее лицо горячими поцелуями.

Жасмин закрыла глаза. Она не знала, сердиться на него или нет, для своего возраста он был мудр и все-таки еще так молод. Она готова была поспорить, что гораздо лучше, чем он, несмотря на все его хвастовство, представляет, что значит быть королем. Раздраженный упреками отца, он на днях заявил;