– Лин! – воскликнула она. – Мастер Лин!

И разрыдалась с облегчением.

Джоан почувствовала успокаивающую веселость его улыбки; разум китайца протянул свои нежные ладони и снял напряженность и страх. В конце концов она уснула.

Разум Лина не покидал ее всю ночь и беседовал с ней, пока она не проснулась.

Коуберн и Хаксли озабоченно выслушали рассказ Джоан. – Все ясно, – решил Фил. – Мы были слишком беспечны. С этого момента и до тех пор, пока все это не закончится, будем поддерживать связь круглосуточно, во сне и наяву. Кстати, я тоже плохо провел ночь, хотя и не так ужасно, как Джоан.

– И я, Фил. Что было с тобой?

– Да ничего особенного, просто длинная серия кошмаров, в которых я постоянно терял уверенность в своей способности делать то, чему научился на Шасте. А что снилось тебе?

– Почти то же самое. Всю ночь напролет оперировал, и все мои пациенты умирали на столе. Не слишком-то приятно… Но случилось еще кое-что, и уже не во сне. Ты ведь знаешь, я пользуюсь старомодной опасной бритвой. Утром, как обычно, я начал бриться – и вдруг бритва выпрыгнула у меня из руки и здорово порезала горло. Видишь? Царапина еще не зажила. – И он показал на тонкую красную линию, проходившую наискось по правой стороне шеи.

– Господи, Бен! – вскрикнула Джоан. – Ты ведь мог зарезаться насмерть!

– Вот и я так же подумал, – сухо согласился он.

– Знаете, ребятки, – медленно проговорил Фил, – все это не случайно…

– Эй вы, открывайте!

Приказ прозвучал из-за двери. Все трое дружно направили чувство прямого восприятия через прочную дубовую дверь и осмотрели говорившего. Гражданская одежда не способна была скрыть профессию верзилы, стоявшего за дверью, даже если бы они не разглядели золотистую бляху полицейского у него на жилетке. Рядом стоял еще один человек, поменьше ростом и тоже без формы.

Бен открыл дверь и спокойно спросил:

– Чего вы хотите?

Верзила попытался войти. Коуберн не сдвинулся с места.

– Я спросил, чего вы хотите.

– Умничаешь, да? Я из полицейского управления. Это ты Хаксли?

– Нет.

– Коуберн?

Бен кивнул.

– Отлично. А вот этот тип за тобой – Хаксли? Вы что, дома вообще не бываете? Всю ночь здесь провели?

– Нет, – ледяным тоном ответил Коуберн. – Впрочем, это не ваше дело.

– Это уж мне решать. Мне нужно с вами обоими поговорить. Я из отдела по борьбе с мошенничеством. Что за фокусы вы показывали вчера газетчикам?

– То, что мы показывали, вовсе не фокусы. Приходите сегодня в полдень на Першинг-сквер и увидите.

– Представление на Першинг-сквер отменяется, приятель.

– Почему?

– Приказ комиссии по паркам.

– Кем он утвержден?

– Чего?

– Назовите мне акт или указ, запрещающий гражданам использовать общественное место, не нарушая порядка. Кстати, кто это с вами?

Низкорослый представился:

– Я Фергюсон, из прокуратуры федерального судебного округа. Ваш приятель Хаксли обвиняется в злостной клевете. Вы двое будете свидетелями.

Взгляд Бена стал еще более холодным.

– А есть ли у кого-либо из вас, – спросил он чуть презрительно, – ордер на арест?

Полицейские переглянулись, но ничего не ответили.

– Тогда вряд ли целесообразно продолжать наш разговор, не так ли? – сказал Бен и захлопнул дверь у них перед носом. Затем повернулся к друзьям и усмехнулся. – Ну, с этими покончено. Посмотрим, что в газетах.

Они нашли только одну статью. Там ничего не говорилось о предполагавшейся демонстрации, зато сообщалось, что доктор Бринкли выдвинул против Фила иск по обвинению в клевете.

– Впервые вижу, чтобы четыре городские газеты отказались от сенсационного материала, – заметил Бен. – Что ты будешь делать с иском Бринкли?

– Ничего, – ответил Фил. – Может быть, еще поклевещу. Если он будет настаивать, у нас появится отличная возможность защитить наши права в суде. Кстати, нам надо позаботиться о том, чтобы сегодняшнее выступление все-таки состоялось. Эти сыщики могут вернуться с ордерами на арест в любую минуту. Где мы спрячемся?

По совету Бена утро они провели, укрывшись в маленькой городской библиотеке. Без пяти двенадцать друзья остановили такси и поехали на Першинг-сквер.

Они вышли из машины – и тотчас очутились в объятиях шестерых дюжих полицейских.

– Бен, Фил, долго мы еще будем терпеть это?

– Спокойно, малышка. Не нервничай!

– Да я не нервничаю, но зачем нам оставаться здесь, если мы можем смыться, когда захотим?

– В том-то и дело, что можем. Поэтому мы пока останемся. Никто из нас еще не бывал под арестом; поглядим, на что это похоже.

В тот же вечер друзья собрались у камина в доме Джоан. Побег оказался нетрудным, но им пришлось дождаться, пока тюрьма затихнет, чтобы доказать, что каменные стены не устерегут человека, владеющего всеми силами разума.

– На мой взгляд, у нас достаточно данных, чтобы подвести итоги, – сказал Бен.

– А именно?

– Сам сформулируй.

– Ладно. Мы спустились с Шасты, полагая, что придется бороться с глупостью, невежеством и с обычным для людей ослиным упрямством. Теперь мы уже не столь наивны. Любая попытка дать людям хотя бы основы древних знаний встречается с решительным и хорошо организованным сопротивлением. Человека, отважившегося на такой шаг, пытаются уничтожить или покалечить.

– На самом деле все еще хуже, – сказал Бен. – Пока мы сидели в каталажке, я просматривал наш город. Любопытно мне было, отчего это федеральный прокурор так заинтересовался нами. Я заглянул в его разум, узнал, кто его шеф, а потом заглянул в разум шефа. И там я нашел такие занятные вещи, что решил отправиться в столицу штата и посмотреть, что там творится. Это привело меня обратно на Спринг-стрит и в финансовый район. Хотите верьте, хотите нет, но оттуда мне пришлось перейти к самым уважаемым столпам нашего общества – духовенству, светским дамам, ведущим бизнесменам и так далее. – Он замолчал.

– Ну и что? Только не говори, что все они отпетые негодяи, кроме Вилли, а то сейчас разревусь!

– Нет, и это самое странное. Как раз почти все эти деятели – славные ребята, с которыми приятно иметь дело. Но как правило – не всегда, но в большинстве случаев, – над славными ребятами стоит кто-то, кому они доверяют. Кто-то, кто помог им забраться наверх, – и эти «кто-то» уже совсем не славные ребята, мягко говоря. Я не смог пробиться в разум ко всем этим негодяям, но у тех, к кому пробился, обнаружил то же, что Фил нашел у Бринкли: холодный расчет и злобу. Все они прекрасно осознают, что их власть держится на людском неведении.