Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Полные имена. Начни с того, про которого недавно рассказывал. Что-то насчет турецких сигарет «Мурад».
Бекман откашлялся.
– Сигареты Мурад. Борис, Бандитский Сын. Одноглазый Понтиак. Кадр Любопытный Том. Не Знают Что. Стейк Тартар. – Он поиграл бровями. – Это сколько уже?
– Шесть. – Я записывал.
– Злой Король. Фил Люмен. И последний, коему место среди первых, Тень. Все. Наслаждайся. – И, поведя рукой, как матадор, он шагнул к двери.
– Это у нас что – фирменные фишки Кордовы?
Он вздохнул:
– Макгрэт, я же сто раз объяснял…
– Как именно это работает? Где они появляются?
Он прикрыл глаза.
– Минимум одна или две, иногда целых пять фишек – личных подписей, если угодно, – возникают без предупреждения, как давно потерянные родственники или сочельник, в каждой истории Кордовы, какова она ни есть. Естественно, вокруг них всякий раз большая драма. – Он сощурился, посмотрел, как я корябаю на бумажке. – А что, вообще, случилось?
Я предъявил ему сигаретные окурки. Бекман нахмурился, осмотрел один и, видимо прочтя бренд на фильтре, испуганно уставился на меня:
– Господи всемогущий, где ты нашел?..
– За городом. На пожарище.
– Но их не существует – они есть только в фильмах Кордовы.
– Где я и нахожусь.
– Чего?
– Мне кажется, я внутри фильма Кордовы. В очередной его истории. И она еще не закончилась.
– Что ты несё?..
– Он меня подставил. Кордова. Может, и Александра тоже. Я не знаю как и почему. Я только знаю, что расследовал обстоятельства ее смерти, и все, с кем я говорил, все, кто с ней столкнулся, – все исчезли. Этот человек любит играть с реальностью – манипулирует актерами, доводит их до грани. А теперь то же самое делает со мной.
Челюсть у Бекмана отвисла, глаза потрясенно распахнулись. Похоже, он лишился восприимчивости и впал в состояние фуги.
– Объясни про сигареты, – сказал я.
Он перевел дух:
– Макгрэт, это очень нехорошо.
– А поточнее не выйдет?
– Я же говорил: оставь его в поко…
– Сигареты!
Он постарался взять себя в руки:
– Если ты первый персонаж, который появляется в сцене после того, как курили сигареты «Мурад», значит ты меченый, Макгрэт. Ты приговорен. Обречен.
– Но есть же какой-то выход…
– Нету. – Он изогнул бровь. – Есть крохотный шанс, что ты выживешь, – для этого тебе надо на чистой вере прыгнуть в пропасть, но это как прыгать с небоскреба на небоскреб. В итоге ты почти всегда расплескан по тротуару, либо мертв, либо в мучительном аду, рвешься из кокона, как Ли в La douleur.
Я записал.
– Борис, Бандитский Сын?
– Давний каскадер Кордовы. Полное имя – Борис Драгомиров. Миниатюрный такой, но мускулистый русский. Отец на родине был известным бандитом, звали его просто Фингал. Успешно сбегал из любой тюрьмы и единственного сына Бориса обучил всем своим методам. Кордова снимает Бориса в каждом фильме. Борис делает всю грязную работу – мошенничество, побои, взломы с проникновением, автокатастрофы, прыжки с обрывов. Крупнейшая роль – шантажист в «Щели в окне», сидит за окошком в исповедальне и до смерти пугает Джинли. Бегает, как разогнанный «мазерати», и всегда может убежать от чего угодно.
Я мигом сообразил.
– Я за ним гнался, – сказал я. – Я с ним разговаривал.
– Ты разговаривал с Борисом, Бандитским Сыном?
Я вкратце объяснил, как он влез ко мне в квартиру, слинял через весь Вест-Сайд на пирс, прикинулся престарелым педерастом и в мгновение ока исчез.
– Макгрэт, как ты мог прохлопать? Это же Похотливый Хрыч, его легендарный кунштюк.
– А Одноглазый «Понтиак»?
Бекман задумчиво переплел пальцы:
– Всегда есть темный «понтиак», черный, синий или темно-бордовый, с одной горящей фарой. Предмет или человек, которого он ею освещает, будет уничтожен.
Хоппер утверждал, что видел такую машину на стоянке мотеля, пока они с Норой ждали моего возвращения из «Гребня». Я это пометил, а Бекман заглянул в мои записи.
– Ты видел Одноглазый «Понтиак»?! – вскричал он. – Не говори мне, что ты был под фа…
– Я не был. И видел его не я. Кадр Любопытный Том?
Бекман в нервном негодовании захлопал ресницами:
– Фирменный кадр Кордовы. Как и вид из багажника у Тарантино, Любопытный Том – кадр без склеек, где человек не знает, что за ним пристально следят. В кадре всегда есть отдернутая занавеска, жалюзи, грязное окно автомобиля или приоткрытая дверь.
Я поразмыслил, но никаких обстоятельств моего расследования это не проясняло.
– Не Знают Что? – продолжал я.
Бекман пожал плечами:
– Прихвостень, правая рука, представитель, шестерка. Появляется, когда не желает появляться босс, невозмутимо и бездумно выполняет указания, тем самым напуская на мир темную злую силу. Это, само собой, библейская цитата, из Луки, глава двадцать три: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают».
Я поворочал мозгами, а затем меня осенило. Так очевидно, что я чуть не рассмеялся вслух. И записал имя.
– Тео Кордова? – переспросил Бекман, читая у меня через плечо. – На что тебе сдался Тео Кордова?
– Он за мной следил.
– Сын Кордовы? С чего ты взял, что это он?
– Трех пальцев на левой руке не хватает.
Бекман содрогнулся:
– Да, верно. Тео всегда был странным, молчаливым юношей. Затравлен отцом, годами умирает от любви к женщине старше его.
Я нацарапал и это.
– Стейк Тартар?
Бекман энергично облизнулся:
– В каждом фильме кто-нибудь, зачастую статист, сидит и жует мелко нарезанное сырое мясо. Так вот. Первый, кто после этой недожаренной трапезы появляется в кадре средним или крупным планом, – он что? Правильно, гнилой. Он втайне – обычно за кадром – стал предателем, продался, перебежал, дезертировал, ему больше нельзя доверять. Так Кордова напоминает нам о нашем вездесущем внутреннем каннибале – о том, что в конечном итоге все мы – прожорливые твари и станем удовлетворять свои самые чудовищные желания, если настанет подходящий момент. Говорят, это его любимое блюдо.
Я не припоминал, чтобы поблизости кто-нибудь так питался, поэтому нарисовал вопросительный знак.
– Злой Король?
– Злой Король, – церемонно возвестил Бекман, покашляв. – Злодей. Воплощение вселенского ужаса, как мифического, так и реального. Может изображать раскаяние или выглядеть совершенно невинным. Как правило, обладает большой властью. Чем умнее и коварнее Злой Король, тем страшнее и великолепнее буря, которую он творит.