litbaza книги онлайнИсторическая прозаЖестяной барабан - Гюнтер Грасс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 130 131 132 133 134 135 136 137 138 ... 165
Перейти на страницу:

Сестра Доротея письма получала редко, хоть и чаще, чем я. Полное ее имя было Доротея Кенгеттер, но лично я называл ее только «сестра Доротея», фамилию же время от времени забывал, что для медсестры, в общем, не так уж и важно. Она получала письма от своей сестры из Хильдесхайма, еще приходили письма и открытки из различных больниц Западной Германии. Ей писали сестры, вместе с которыми она оканчивала сестринские курсы. Теперь она кое-как поддерживала связи с коллегами при помощи открыток, получала от них ответы, которые, как устанавливал Оскар в результате беглого прочтения, были бессодержательными и пустыми.

И однако, из этих открыток, по большей части демонстрировавших на своей лицевой стороне увитые плющом больничные фасады, я узнал кое-что о прежней жизни сестры Доротеи: она, Доротея, какое-то время проработала в госпитале Винцента в Кельне, в частной клинике под Аахеном и в Хильдесхайме тоже. Из Хильдесхайма, кстати, и писала ее мать. Стало быть, она то ли была родом из Нижней Саксонии, то ли — как беженка с востока, подобно Оскару — вскоре после войны нашла там прибежище. Далее я узнал, что работает сестра Доротея совсем неподалеку отсюда, в Мариинском госпитале, и, надо полагать, дружит с сестрой Беатой, ибо множество открыток подтверждало наличие этой дружбы либо содержало приветы, адресованные Беате.

Она несколько беспокоила меня, эта подруга. Оскар размышлял о ней, я сочиняя письма этой Беате, в одном письме просил заступничества, в другом вообще не поминал Доротею, хотел сперва подкатиться к Беате, а уж потом добраться и до ее подружки. Я набросал не то пять, не то шесть писем, некоторые даже вложил в конверт, но так ни одного и не отправил.

Возможно, при моем-то безумии я бы в один прекрасный день все же отправил такое послание сестре Беате, не найди я в один из понедельников — у Марии как раз наметилась связь с ее работодателем по фамилии Штенцель, что странным образом оставило меня совершенно равнодушным, — то письмо, которое обратило мою страсть с большой примесью любви в сплошную ревность.

Отпечатанный на конверте адрес отправителя поведал мне, что письмо Доротее прислал некий «Доктор Эрих Вернер, Мариинский госпиталь». Во вторник пришло второе письмо. Четверг одарил ее третьим. Как все обстояло в тот четверг? Оскар вернулся в свою комнату, рухнул на один из кухонных стульев, выданных ему в качестве меблировки, извлек еженедельное послание Марии из кармана несмотря на нового ухажера, Мария продолжала так же исправно писать мне, аккуратно, ничего не упуская, — даже вскрыл конверт и начал, нет, не начал читать, услышал из передней фрау Цайдлер, сразу после этого — ее голос, она звала господина Мюнцера, но тот не отвечал, хотя явно был дома, ибо Цайдлерша открыла его дверь, протянула ему почту, непрерывно что-то втолковывая.

Фрау Цайдлер еще не довела до конца свои речи, а я уже перестал воспринимать ее голос. Безумию обоев отдался я, вертикальному, горизонтальному, диагональному безумию, закругленному, многократно размноженному безумию, осознал себя Мацератом, вкушал вместе с ним подозрительно легкий хлеб всех обманутых, после чего сумел без труда преобразовать своего Яна Бронски в низкопробного, преуспевающего, сатанински размалеванного соблазнителя, который представал то в неизменном пальто с бархатным воротником, то в белом халате доктора Холлаца и сразу же без всякого перехода как хирург доктор Вернер, чтобы совращать, губить, осквернять, обижать, бить, мучить — чтобы делать то, что положено делать совратителю, дабы не выпасть из образа.

Сегодня я не могу удержаться от смеха, когда вызываю в памяти мысль, заставившую Оскара пожелтеть и помешаться на обоях: я пожелал изучать медицину, причем без промедления. Я пожелал стать врачом, причем именно в Мариинском госпитале. Я хотел изгнать оттуда доктора Вернера, разоблачить его, обвинить в невежестве, даже в смертельном по его небрежности — исходе одной операции на гортани. Чтобы выяснилось, что этот господин Вернер никогда не учился на врача. Просто во время войны он работал в полевом госпитале и там понахватался кое-каких знаний — долой обманщиков! А Оскар становится главным врачом — такой молодой — и занимает такой ответственный пост! И вот уже новый Зауэрбрух шагал по гулким коридорам, и на правах операционной сестры его сопровождала сестра Доротея, и он делал обход, и он — в последнюю минуту — все-таки решался на операцию.

Ах, как хорошо, что этот фильм так никогда и не был снят.

В платяном шкафу

Не надо, впрочем, думать, будто Оскара занимали одни лишь сестры. Была и у меня своя профессиональная жизнь. Начинался летний семестр в Академии художеств, мне пришлось бросить случайную работу гранитчика, которую я делал в каникулы, ибо Оскару надлежало — за хорошую плату стоять неподвижно, старые стилевые направления должны были доказать ему свою жизнеспособность, новые стили испытывали себя на мне и на музе по имени Улла: нашу предметность уничтожали, перед ней капитулировали, нас отрицали, переносили линии, квадраты, спирали, все сплошь опостылевшие изыски, которые, однако, вполне оправдали себя на обоях, также и на экраны и чертежные листы, оснащали бытовые узоры, которым не хватало разве что Оскара да Уллы, иными словами таинственного напряжения, зазывными, рекламно-торговыми названиями, как, например, «Вертикальное плетение», «Песнь над временем», «Красный цвет в новых объемах».

Этим занимались преимущественно новички, которые еще толком и рисовать не умели. Мои старые друзья, группировавшиеся вокруг профессоров Кухена и Маруна, лучшие ученики типа Циге и Раскольникова были слишком богаты чернотой и цветом, чтобы бесцветными завитушками и худосочными линиями возносить хвалу убожеству.

А вот муза Улла, которая, становясь земным созданием, проявляла незаурядное понимание прикладной живописи, до того вдохновилась новыми обоями, что вскоре забыла бросившего ее художника Ланкеса и объявила симпатичными, веселыми, забавными, фантастическими, неслыханными и даже элегантными различных размеров декорации уже немолодого художника по фамилии Майгель. То обстоятельство, что она вскоре и обручилась с художником, который отдавал предпочтение формам типа переслащенных пасхальных яиц, не имеет значения; она и в дальнейшем неоднократно обручалась, да и в данный момент — о чем сама же и поведала, навестив меня позавчера с конфетами для меня и для Бруно, — не сегодня-завтра вступит, как она это всегда называет, в серьезные отношения.

В начале семестра Улла как муза вообще пожелала дарить свой образ лишь новому и чего она совершенно не замечала — тупиковому направлению в искусстве. Ее специалист по пасхальным писанкам, Майгель, запустил эту вошь ей в голову, преподнес как жениховский подарок некий словарный запас, который она обкатывала, беседуя со мной об искусстве. Она толковала теперь о раппортах, композиции, акцентах, перспективе, о подтеках, лакировке и феномене текстуры. Она, которая целый день только и знала, что есть бананы и запивать их томатным соком, рассуждала теперь о первичных клетках, об атомах краски, которые в динамической подвижности на собственном силовом поле не только находили свое естественное место, но и более того… Так примерно беседовала со мной Улла в перерывах или когда мы от случая к случаю пили кофе на Ратингерштрассе. И даже когда помолвка с динамичным оформителем пасхальных яиц была расторгнута, когда после мимолетного эпизода с какой-то лесбиянкой Улла занялась одним из учеников Кухена и тем вернулась в предметный мир, у нее сохранился прежний лексикон, от которого ее маленькое личико приобретало столь напряженное выражение, что по обеим сторонам рта пролегали две глубокие фанатические складки.

1 ... 130 131 132 133 134 135 136 137 138 ... 165
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?