…Его тоже привезли из СБП в реанимацию – с простреленным локтем правой руки. Там тоже сначала адские боли, а потом... Придётся секретаря нанимать – сам по клавишам больше особо не потюкаешь.

Вчерашнее то ли золотое, то ли помойное перо на больничной койке завывало особенно жалостно и умоляло отправить его под домашний арест с охраной от прокуратуры. В обмен на обещание всё рассказать. А Жмеровский опять пожал плечами – ну, да, бывает. При задержании оказывал сопротивление, пришлось стрелять. Зато гляньте, какое сочинение на заданную тему написал.

Хватит с меня ваших сочинений! – рявкнул Заречный. – Следствие должно вестись по закону!

И сообщил Джорджу. Потому что объективно: Лиандер единственный, кто может унять Жмеровского. И. о. премьера Шпеер – и тот не суётся, и даже... Публично объявить себя и. о. президента – значит, немедленно оказаться под охраной СБП. Поэтому Герхард Антонович везде пишет и подчёркивает: исполняющий обязанности премьер-министра. Охраняется людьми из МВД.

Джордж перевёл взгляд на сидевшего в той же комнате кардиолога.

– Аполлон Григорьевич, я прошу вас организовать встречу с Рудольфом Владиленовичем Жмеровским. В ближайшее время.

Агран выглядел уставшим. И напряжённым. И поэтому был без церемоний.

– Да, я тоже расследую это дело. Как могу. Хочу успеть хоть что-то до того, как… Он замолчал.

– До того как что?

– Давай начистоту, невозможно уже. Ты ведь подозреваешь и меня тоже. И даже, наверное, в первую очередь меня. Иначе Заречный не таскал бы меня к себе и не допрашивал, как какого-нибудь воришку-малолетку, впервые пойманного на краже. Первое, что ты сделаешь, когда заберёшь власть у Шпеера, – уволишь меня? Это я ведь поставил к тебе в водители... Ну так вот. Я хочу успеть сделать по максимуму. Чтобы потом, когда-нибудь, ты понял, что я никогда не пошёл бы тебя убивать.

– Рудольф, не психуй. Заречный всего лишь профессионал и честно делает своё дело. И сильнее других он донимает меня, вольно или невольно заставляя вспоминать все детали – как погибла Солнышко. А что касается всей этой истории – вы сговорились, что ли? Или наслушались врачей – не надо нервировать пациента, у него и так инфаркт? Какие-то одни общие фразы, отговорки...

Тайна следствия... Вот скажи мне – кто?! Ты знаешь?

– Похоже, да.

– И кто же?

– Бывший командующий Даманской дивизией. По крайней мере всё ведёт к нему. Я вот тут давеча одного журнашлюха задержал... Хотя, наверное, тебе Заречный уже рассказал?

– Из «Комсомольского листка»? Пачкун этот?

– Да. Его подвела расторопность. На его компьютере я нашёл файл с текстом статьи, которая должна была выйти по горячим следам твоего убийства. Вернее, вашего убийства – Санни они всё равно убили бы тоже. Очень похабный текст. Но главное – дата. Наш борзописец сочинил тебе помойный некролог за два дня до покушения. После этого…

Джордж криво усмехнулся.

– После этого он попал в реанимацию с простреленным локтем. Но перед этим успел написать сочинение на тему «Какой я нехороший».

– Вот именно. Вернее, первую половину писал он, а вторую – записывали с его слов. Мне надоело каждый раз ловить писаку на вранье, так что я предупредил: второй выстрел будет в коленную чашечку, третий – между ног. Если ещё хоть раз соврёт. Он понял и больше не врал. И вот если сильно коротко: он ведь не просто журнашлюха. Он – жирная навозная муха, зудящая на всю страну. Поэтому на него с заказом помойной писанины о тебе вышли по максимально короткой цепочке. Почти напрямую от заказчика. Заказчик статьи – нынешний первый заместитель министра обороны, он же – бывший командир даманцев. Если не веришь мне – спроси прокурора Заречного. Он сейчас забрал журнашлюха к себе в прокуратуру и оформляет всё в строгом соответствии с законом.

– А текст? Текст сочинения этого… золотого помойного пера?

– Джо... Ты уверен, что тебе надо это читать? По крайней мере, сейчас?

– Тогда перескажи. Что там про Санни? Говори. Я настаиваю.

– Ну, если коротко, то – мелкий чиновник минюста Шпеер подложил под тебя свою племянницу – малолетнюю проститутку.

У Джорджа потемнело в глазах. И – очередной приступ острой боли в груди. Вбегает Линдси, зовёт медсестру. Укол. Рудольф куда-то исчез.

– Аполлон Григорьевич, когда это закончится? Ведь должны эти боли когда-то закончиться? Скажите, только честно.

Профессор сел рядом.

– У вас сложный случай. Я и профессор Майрановский пока пытаемся понять, как ваше нынешнее состояние связано... С последствиями того укола, который вам когда-то сделали в лаборатории Комитета госбезопасности. Ясно только, что ваше состояние – это не столько болезнь тела, сколько тяжёлая травма души. И поэтому – пожалуйста, послушайте рекомендации врачей. Если уж пока нельзя даже задавать некоторые вопросы – ну так и не задавайте.

– Тяжёлая травма души... Профессор, а что вы скажете насчёт моей встречи с отцом Феогностом? Это священник, мой, если хотите, духовник.

Назавтра в палате появился настоятель церкви Георгия Кладбищенского. И стал внимательно слушать больного.

Отче, вы – мудрый человек! Объясните, почему это произошло? Почему каким-то людям в моём окружении понадобилось убивать Санни? Она ведь действительно была моим солнцем. Когда-то давно Всевышний дал мне Жозефину – и она стала моей путеводной звездой. А потом в моей жизни взошло Солнышко. Кто и зачем его погасил – вы можете объяснить? Кому помешало бы то, что где-то на Николиной горе жила в особняке молодая мама, воспитывала мальчика... Кто может это объяснить?

Грек задумался. Полистал принесённый с собой томик Священного Писания.

– Я не знаю воли Божией. Но насколько понимаю своим скудным умом... Вот послушайте, Джордж Джорджиевич. Это из Псалтыри: «Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня; цепи Ада облегли меня, и сети смерти опутали меня. В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал голос мой, и вопль мой дошёл до слуха Его. Потряслась и всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания