толстую тетрадь. А так как он вдобавок был обмундирован на скорую руку и имел довольно странный вид, то за писателя все время принимали его, а не меня: и одет как-то чудно, и все время пишет что-то! А меня принимали за инструктора политотдела, выделенного сопровождать товарища писателя.

Так мы со Столпером съездили на фронт, а потом он ужо один уехал снимать картину «Дни и ночи» и снял ее среди настоящих, подлинных развалин города.

После войны Столпер снял много фильмов, и среди них такие, как «Повесть о настоящем человеке»9 и «Далеко от Москвы»10. Но тут мне неудобно отбивать хлеб у своих товарищей – Бориса Полевого и Василия Ажаева. Пусть они сами, если захотят, расскажут об этом.

А мы со Столпером не встречались в кино после войны, наверно, целых пятнадцать лет. И заново свела нас опять военная тема.

Мне приятно писать о своем старом товарище именно сейчас, когда он только что закончил свою четвертую, связывающую нас обоих, работу11 – фильм по моей книге «Живые и мертвые». Он не только поставил этот фильм, но и сам написал сценарий. На все это у него ушло около трех лет, и, очевидно, зрители скоро увидят на экране результаты этого долгого и сложного труда, в котором принимал участие большой коллектив кинематографистов. Да и не только они, потому что без помощи армии, без ее участия в съемках, без добрых советов самоотверженно работавших военных консультантов такой фильм, как этот, никогда бы не удалось снять.

А что касается Столпера, то он за это время – и зимой, и летом, и в зной, и в пургу – снял так много войны, что сам стал окончательно военным человеком. Даже боюсь, если я что-нибудь не так написал про него, то он, чего доброго, возьмет и поставит меня по стойке «смирно».

Кое-что в этих заметках написано с улыбкой, но если говорить вполне серьезно, то меня очень волнует сейчас то, как встретит зритель эту новую работу Александра Столпера.

Мне, не как автору книги, а просто как бывшему фронтовику, кажется, что Столпер рассказал в своем фильме о войне по-честному, без утаек. И я благодарен ему за это.

А что удалось и что не удалось в фильме, что в нем лучше и что хуже, – об этом судить не мне, об этом мы узнаем только от зрителя, тут и первое, и последнее слово – за ним!

1963

О Назыме Хикмете*

Биография этого человека обладает величественной простотой. Родился в начале нашего века в Турции и умер в начале шестидесятых годов нашего века в Москве. Из шестидесяти лет своей жизни больше сорока лет был поэтом и почти столько же был коммунистом1. Полтора десятка лет просидел в турецкой тюрьме2. Первую книгу стихов напечатал на турецком языке в Советском Союзе3 – это еще до тюрем, тюрьмы были потом. А в пятьдесят – после тюрем – бежал на лодке через Черное море в Советский Союз. В последние годы перед смертью объехал полмира, борясь за мир. Ненавидел фашизм, верил в торжество коммунизма. Любил свою Турцию. Любил Россию Ленина. Умер внезапно, быть может даже не успев подумать о смерти и оставив после себя неумирающие книги.

Люди, знающие турецкий язык, на котором он писал свои стихи, говорят, что он был великим поэтом. Люди, не знающие турецкого языка и читавшие его стихи только в переводах на другие языки мира, говорят то же самое.

Его биография от начала и до конца рассказана в его стихах гораздо лучше, чем можем ее рассказать мы, люди, знавшие его. Его биография рассказана также и в его прозе, и в его пьесах, но в его стихах она рассказана несравненно прекраснее, потому что как прозаик он был талантлив, как драматург – блестящ, как поэт – велик.

В разных странах мира выходили и выходят антологии его поэзии и драматургии. В Советском Союзе готовится к изданию шеститомное собрание его сочинений на русском языке4. И у меня есть предчувствие, что не за горами время, когда полное собрание сочинений одного из величайших поэтов двадцатого века выйдет и на его родном языке5, в стране, где он родился и народ которой он гордо, нежно и преданно любил до последнего дня своей жизни.

К антологиям его пьес и стихов уже написано немало предисловий и послесловий, в которых подробно повествуется о его жизненном и творческом пути. О том же самом уже написаны и изданы диссертации и книги, и, конечно, они будут писаться и издаваться еще и еще, и было бы странно, если бы это было иначе. Но я сейчас не готов к тому, чтобы писать еще одну статью о творчестве Назыма Хикмета. Я просто хочу вспомнить, каким он был, и объяснить, почему я люблю его стихи.

Он был человеком высоким, красивым и сильным, рыжеволосым, с голубыми глазами, с узким ястребиным лицом. У него была легкая походка и быстрое рукопожатие. Он любил говорить без предисловий, переходя прямо к делу (так это было у него и в стихах). Он умел сердиться сквозь улыбку и улыбаться сквозь гнев (и это тоже было у него и в стихах). Он любил чувствовать себя как дома, когда приходил или приезжал к людям, и любил, чтобы люди, которые приходили или приезжали к нему, тоже чувствовали себя у него как дома – сразу, без предисловий. Он любил встать к огню сам и приготовить своими руками еду для друзей и любил, когда друзья то же самое делали для него.

Он любил запах хлеба, и запах мяса, и запах вина.

Он любил все это легко, мимоходом, одновременно и придавая и не придавая этому значения. И он терпеть не мог запаха сытости и запаха благополучия, как только они становились главными запахами в чьем-нибудь доме. Но больше всего он ненавидел запах национализма. Как только он чувствовал в чьих-то словах малейший признак этого душка, его ноздри начинали хищно подрагивать, и он бросался в бой, еще не перестав улыбаться. При нем нельзя было сказать плохо ни о турках, ни об армянах, ни о французах, ни о русских, ни о евреях – ни о ком.

Он был турком и безмерно любил свой народ, но при