— У него сильная простуда, — сказала она, — боюсь, как бы не отразилось на легких. Очень хорошо было бы напоить его чаем с малиной.

Башарат, воспользовавшись тем, что на нее никто не обращает внимания, приоткрыла дверь в комнату… Селим в чистой белой рубашке, отутюженной так, словно он собрался на праздник, лежал на тахте. Лицо его пылало. Увидев Башарат, он медленно повернул к ней голову и сказал:

— Вот хорошо, что ты пришла.

«Он сказал: вот хорошо, что ты пришла. Он обрадовался», — и сладкая волна прилила к ее сердцу. В тишине комнаты оно стучало так громко, что его можно было принять за будильник. Казалось, этот стук слышен по всему дому.

— Хорошо, что ты пришла, — опять повторил Селим, — передашь Маржанат эту книгу, — и он достал из-под подушки увесистый том «Молодой гвардии».

«Передашь ей книгу…» — «Так вот почему он обрадовался моему приходу».

Она взяла книгу и молча вышла. В дверях она столкнулась с матерью Селима. «Где же сейчас возьмешь малиновое варенье, — сама с собой разговаривала она, — я сама последнее на днях отдала Ашуре». В ту же минуту Башарат пронзила догадка. Она видела тот малиновый куст в соседнем ауле, куда они с бабушкой недавно ходили смотреть старинный узор на ковре; в одном саду, у самых ворот, просвечивая сквозь их железное кружево, рос куст малины. Ягоды заманчиво алели, просовываясь сквозь прутья ворот.

…Аул Карнада, в котором выросла Башарат, и аул Мечеда, где рос этот куст, были расположены совсем близко друг от друга. Если кто чихнет в Карнаде, «будь здоров» откликнутся в Мечеде.

Кто жил в этом доме, кто хозяин этого сада и малинового куста — Башарат не знала. Уже лиловые сумерки окутали сад, когда девушка подошла к узорным металлическим воротам. Она дернула за ручку раз и другой, но ворота не поддались. Только тогда Башарат заметила, что ни в одном окне не горит свет. Значит, хозяев нет дома. Об этом она как-то не подумала и теперь стояла растерянная, не решаясь уйти и испытывая неловкость оттого, что так долго стоит у чужих ворот. «Они еще не вернулись с поля», — услышала она чей-то голос. Башарат оглянулась и увидела женщину с кувшином за спиной. «Посидите пока у нас», — приветливо предложила женщина. Но Башарат почему-то отказалась и уже хотела было уйти, как взгляд ее снова упал на густые ветки, которые словно протягивали ей свои ягоды, багровые от спелости. Башарат и не знает, как это получилось. Она дождалась, пока женщина скрылась за воротами своего дома, и в каком-то странном оцепенении протянула руку. Но только она надломила ветку и услышала, как та слабо хрустнула, ей показалось, что кто-то следит за ней. Башарат огляделась по сторонам, но на темной улице никого не было. Тогда, решив, что одной ветки, пожалуй, мало, она перемахнула через глинобитную ограду и, присев под кустом, стала обрывать ягоды. У нее не было с собой ни корзинки, ни банки, ни даже пакета, и потому она бросала ягоды прямо в подол своего школьного фартука.

Сад был уютно темен. Малиновый куст доверчиво подставлял ей ветки. И вдруг над самым ухом раздался визгливый крик: «Вот она, попалась наконец-то! Воровка!» Кто-то больно схватил ее за ухо. И сразу все зашевелилось, загомонило, забегало вокруг. И Башарат не успела оглянуться, как очутилась на улице, плотно окруженная толпой женщин.

— Люди, вы только посмотрите, а еще в школе учится!

— И чему только их там учат?

— Вчера оборвала недозревшие абрикосы, позавчера черешню, а теперь и до малины добралась!

— В милицию ее! В тюрьму! В школу, к директору! Чтоб другим неповадно было.

Башарат дрожала как в лихорадке. Она отпустила подол фартука, и ягоды мятой кучкой шлепнулись на землю у ее ног.

— Ой, да это же Башарат из нашего класса! — И к ней протиснулся Магомед.

Но напрасно Магомед заступался за нее, напрасно она сама пыталась объяснить, что ни абрикосы, ни черешню она не рвала, а малина нужна для больного мальчика, женщины и слышать ничего не хотели.

— Воровка, воровка! — только и слышалось вокруг.

Исхлестанная этим словом, как прутьями или крапивой, с больно горящим ухом, отчаявшись что-либо объяснить, она наконец вырвалась из разъяренной толпы и бросилась в горы. Ее подобрал шофер, который возил в аул керосин и теперь возвращался в город с пустой цистерной. Всю дорогу он допытывался, куда она собралась на ночь глядя, одна, без вещей. Но Башарат только всхлипывала. Шофер, решив, что девчонка поссорилась со своим парнем или с родителями, передал ее дежурному диспетчеру Умукусум, одинокой женщине, вдове шофера, погибшего во время аварии. Шофер сообразил, что беглянка скорее откроется женщине. Расчет его оказался правильным. Оттаявшая в домашнем тепле, разомлевшая от материнского участия этой чужой женщины, Башарат поведала ей всю свою жизнь. Умукусум и устроила ее на почту. С полмесяца девушка жила в ее маленькой комнате, а получив зарплату, ушла на квартиру. Умукусум не смогла уговорить ее вернуться в аул, но благодаря ее настойчивым просьбам девушка написала домой письмо, в котором сообщала, что устроилась работать почтальоном и намерена жить в городе.

…Это утро началось как обычно. Башарат первой вышла с почты. Обход она начала с дома Башира. Разложив письма и газеты в почтовые ящики, Башарат стала разносить пенсию. Помедлив у дверей Асият, она было прошла мимо, решив зайти к ней напоследок: ведь от нее быстро не отделаешься. Но не тут-то было. Щелкнул замок, Асият, нетерпеливо блестя глазами, встала на пороге.

— Что же ты, доченька, забываешь старого человека? — упрекнула она. — Или хочешь сегодня оставить меня без пенсии?

— Что вы, тетя Асият! — И девушка покраснела, словно ее поймали на месте преступления.

— Все-то вы, молодые, спешите. Все бегом, бегом. А куда? К старости, что ли, торопитесь? — Говоря так, Асият подталкивала ее в спину.

И Башарат ничего не оставалось, как под этим настойчивым конвоем пройти в комнату, где на столе дымилось чуду́.

— Позавтракай со мной, доченька. Я все ждала, когда кто-нибудь придет. Не могу есть одна. Для человека, привыкшего к большой семье, нет горше горя, чем жить одному. — И Асият так тяжело вздохнула, что у Башарат не хватило духу отказаться. Тем более что, почувствовав сладкий запах творога и ореховой подливки, она вспомнила, что даже не завтракала сегодня.

— Спасибо, тетя Асият, — и она взяла с тарелки тонкую лепешку, похожую на большую ватрушку. — Ой, какая вкусная! Прямо тает во рту!

— Это тебе спасибо, — и Асият тоже надкусила чуду. — От кого