– Почему я скрыла? – Теперь глаза стали испуганными и наполнялись слезами.

– Если бы ты правильно ответила на мои вопросы, его арестовали бы в тот же день! – «нагонял колоду» Лис. – А ты соврала! Значит, кто виноват в убийстве Президента?

У Натахи начали дрожать губы. Сейчас она разревется, а Лис не выносил женских слез.

– Что мне теперь будет?

– Придется искупить вину перед органами правопорядка и трахнуться со мной немедленно! – победно закричал Лис и, вскочив, закружил Натаху по кухне.

– Подожди, дай я в себя приду, – Натаха терла глаза. – Но я же ничего не знала. Я не хотела его укрывать, правдаправда!

– Забудь, – Лис поставил женщину на пол. – Он мертв.

Насколько я понимаю, все нити, ведущие к тебе, оборваны.

– А как же... – Натаха осеклась. – Как же... Глаза Близнецов беспокойно бегали.

– Он тебе что-то оставил? – спокойно, как о само собой разумеющемся, спросил Лис, – Неси, посмотрим.

Натаха долго возилась в шифоньере, извлекая укрытый тряпьем кейс.

– Вот! – Она положила чемоданчик на стол.

Не прикасаясь, Лис тщательно осмотрел кейс, обнюхал, прижавшись ухом, долго вслушивался.

– Кажется, ничего... Но лучше на балконе. Дай дрель и удлинитель.

– Почему на балконе?

– В замкнутом пространстве взрыв опасней, – пояснил Лис. И добавил:

– Но для того, кто открывает, это значения не имеет.

– Так может не надо?

– Неси дрель!

Аккуратно просверлив тонким сверлом по кругу с десяток отверстий, Лис осторожно выломал кусок пластмассы.

– Так-так-так, – удовлетворенно проговорил он и повторил операцию с другой стороны кейса.

– Бояться нечего. Сделай музыку погромче, – сказал Лис, возвращаясь с балкона в комнату.

Натаха включила магнитофон.

Лис рассверлил замок и распахнул крышку. Включилась тоненькая немощная сирена, замигала красная лампочка. Оборвав проводок питания, он выключил сигнализацию.

– Смотри!

Натаха, осторожно ступая, подошла, близоруко наклонилась.

– Ой, доллары! Сколько же здесь?

– Думаю, миллион, – прикинул Лис. – Это гонорар твоего Коли-Вити. Цена головы Президента.

– Кому их надо отдать?

Лис молчал. Он тоже был непрактичным. Много зная и умея, он понятия не имел, как превратить лежащее перед ним богатство в счет в швейцарском банке, особняк на Кипре или виллу во Флориде. Купить «мерседес-600» за сто сорок тысяч – дело не хитрое, но это прямая «засветка» и пристальное внимание обеспечено. Еще одна крупная трата, и обязательно найдутся люди, желающие эти деньги забрать. В современных условиях он вряд ли сумеет удержать столь жирный кусок или хотя бы сохранить жизнь.

– Они не фальшивые?

Он посмотрел на Натаху.

– Не похоже. И потом, видишь, желтые полоски? Их проверяли не так давно...

– И чьи они теперь?

Лис впился взглядом в ее глаза. Действительно, непрактичная баба. Она явно не могла представить, что гигантская сумма принадлежит ей. И не понимает, что если бы он решился оставить деньги, то вынужден бы был сразу же избавиться от свидетельницы. То же, стопроцентно, собирался сделать и Мастер.

– Государственные, конечно!

Похоже, иного ответа она и не ожидала.

– Надо отнести, или они сюда приедут?

– Не спеши...

Лис размышлял, какую пользу можно безопасно извлечь из свалившегося богатства. Заныкать пачку-другую? Но неполнота суммы вызовет подозрения, хотя они и недоказуемы, однако породят сплетни, домыслы, пересуды, вокруг его имени поднимется волна информационного шума, что не способствует жизни и здоровью. Отдать чудом свалившееся богатство, не попользовавшись, тоже глупо... Внезапно он придумал.

Натаха непонимающе смотрела, как Лис раскладывает денежные пачки по широкой тахте.

– Что ты делаешь?

– Ты когда-нибудь трахалась на миллионе долларов? Нет! И я нет. Такой случай выпадает раз в жизни. Грех им не воспользоваться...

– Ну ты и придумщик, – сказала Натаха, расстегивая халат.

Шаман умер в больнице от лейкемии. Его хоронили с почетом и уважением. Траурная церемония получилась такой же величественной и торжественной, как у Короля и Черномора.

То, что осталось от Амбала и его дружков, зарыли в дальнем углу кладбища без цветов и оркестра. В криминальном мире, несмотря на разные слухи, склонялись к мысли о том, что менты отомстили за убитого Крылова. Это способствовало законности и правопорядку в городе, так как авторитет сотрудников милиции возрос, число неповиновении и сопротивлений им резко снизилось.

Север стал хозяином рынка, воры подмяли группировщиков и молодых, хотя все понимали: это временное явление. Жизнь изменяет ситуации, перевешивает чаши весов, меняет расстановку сил. Подрастает новое племя – голодных, жадных, малограмотных и жестоких, плюющих на любые законы и не признающих никаких авторитетов.

Лис отыскал Вартаняна.

– Знаешь, друг, я подумал, подумал и решил: ты – моя крыша! Своим ребятам сказал – они сразу отскочили: «Какие разговоры!» И Левон хочет тебе платить, и «Спасительный круг», все хотят! Потому что уважают!

Лис как раз переезжал в трехкомнатную квартиру: Хондачев сдержал слово.

– Давай, чтоб у меня голова не болела, организуй все: мебель, сантехнику, – сказал он. – Если не трудно, конечно.

– Какой «трудно»! – обрадовался Вартанян. – Все сделаем.

И хотя жизнь Лиса обустроилась, но одно чувство жгло душу, не давая покоя. Любой выкинутый из Системы сотрудник милиции считает необходимым в ней восстановиться. Чтобы доказать торжество справедливости. Завтра он может уйти, но уже по собственному желанию: с пенсией, выходным пособием, торжественными проводами, правом пользования спецполиклинникой и правом на бесплатные похороны с залпом комендантского взвода. А главное

– с чувством удовлетворения.

С рапортом о восстановлении и постановлением о прекращении уголовного дела Лис явился в кадры.

– У меня к тебе никогда претензий не было, – прогудел толстенький низкий подполковник Федундов. – Мы решение прокуратуры исполняли. А раз оно отменено – сыграем обратно. Жди приказа!

В коридоре Лис столкнулся с Нырковым.

– Восстанавливаешься? – Колорадский Жук крепко взял его под локоть и отвел в сторону, к большому окну, выходящему на Центральный проспект. – Это хорошо. Есть предложение. Пойдешь ко мне на место Крылова? Подполковничья должность и перспектива... работу ты нашу знаешь.

Коренев молчал.