Будь Баллард чуть больше человеком, он, возможно, захотел бы заставить Саклинга страдать, но у него не имелось столь извращенных замыслов. Единственным его желанием было поскорее уничтожить врага. Два резких смертоносных удара сделали свое дело. Как только все было кончено, Баллард подошел к тому месту, где лежал Криппс. Стеклянный глаз его, совсем не пострадав, неподвижно и равнодушно глядел на кровавую бойню. Баллард вынул его из изуродованной головы, положил в карман и вышел под дождь.

Наступили сумерки. Он не знал, в какой район Берлина его привезли, но освобожденные от власти разума инстинкты привели его по закоулкам и теням к пустырю на окраине города, посреди которого стояли одинокие развалины. Можно только гадать, что было прежде в этом здании (скотобойня? Оперный театр?), но по какой-то причуде судьбы оно избежало сноса, хотя остальные постройки на несколько сотен ярдов во все стороны сровняли с землей. Пока он пробирался через заросшие сорняками развалины, ветер чуть сменил направление и принес запах его племени. Их было много, тех, кто нашел себе приют в руинах. Одни, прислонившись к стене, передавали друг другу сигарету; другие полностью обратились в волков и бродили в темноте, точно призраки с золотыми глазами; иные вполне могли бы сойти за людей, если бы не их следы.

Он опасался, что имена в этом клане под запретом, однако спросил двух любовников, которые совокуплялись под прикрытием стены, не знают ли они человека по имени Мироненко. У сучки была гладкая и безволосая спина, а с брюха свисала дюжина набухших сосков.

– Слушай, – сказала она.

Баллард прислушался и различил голос, вещавший в руинах. Голос то нарастал, то слабел. Он привел Балларда в зал без крыши, где в окружении внимательных слушателей стоял волк с открытой книгой в передних лапах. Один или два зрителя подняли на Балларда сияющие глаза. Чтец остановился.

– Тс-с-с! – сказал кто-то. – Товарищ нам читает.

Говорившим был Мироненко. Баллард, проскользнув в кольцо слушателей, оказался рядом с ним, а чтец продолжил:

– «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю…»

Баллард и раньше слышал эти слова, но сегодня они звучали по-новому.

– «…и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными…»

Он обвел взглядом слушателей, пока слова шли по привычному пути.

– «…и над всяким животным, пресмыкающимся по земле»[10].

Где-то рядом заплакал зверь.

То, что произошло потом – когда иллюзионист, загипнотизировав сидевшего в клетке тигра, потянул за шнур с кисточкой на конце и обрушил на голову зверя дюжину шпаг, – стало предметом яростных споров поначалу в театральном баре, а по окончании выступления Сванна – на тротуаре 51-й улицы, у выхода из театра. Одни уверяли, что успели заметить, как разошелся в стороны пол клетки и в те доли секунды, когда взоры публики приковало стремительное падение шпаг, тигра быстренько увели, а его место за лакированными прутьями решетки заняла женщина в красном платье. Другие столь же упрямо твердили, что зверя в клетке вообще не было. Эффект его присутствия создавал элементарный проектор, выключенный в тот момент, когда скрытый механизм поднял в клетку женщину в красном. Разумеется, всё проделали тонко и настолько быстро, что уловить хитрость было по силам лишь скептикам с прекрасной реакцией. Ну, а как же шпаги? Природа трюка, в мгновение ока обратившего летящую сталь в порхающие лепестки роз, еще сильнее подхлестнула споры. Объяснения метались от прозаичных до затейливых, но вряд ли в высыпавшей в тот вечер из театра толпе нашелся человек, который не ломал голову и не имел своей теории на этот счет. Да и споры здесь, на улице, так и не утихли. Несомненно, они продолжились с прежней пылкостью уже в квартирах и ресторанах Нью-Йорка.

Иллюзии Сванна, казалось, дарили зрителям двойную радость. Первая наступала от самого трюка в тот захватывающий дух момент, когда неверие если не витало в воздухе, то по крайней мере уже вытянулось на цыпочках перед взлетом. А вторая – когда все заканчивалось и в бой вступала логика.

– Как вы все это проделываете, мистер Сванн? – пылко спросила Барбара Бернстайн.

– Магия… – отвечал Сванн. Он пригласил женщину за кулисы осмотреть клетку тигра и лично убедиться в отсутствии жульнических ухищрений в ее конструкции: жульничества не обнаружилось. Так же внимательно Барбара рассмотрела и другой реквизит: шпаги – стальные и смертоносные, и лепестки роз – нежные и ароматные.

– Разумеется, магия. Ну а на самом деле… – Она потянулась к нему. – Поверьте, я умею хранить тайны. Ни одна живая душа…

Ответом ей была неторопливая улыбка.

– О, понимаю… – сказала она. – Сейчас вы скажете, что связаны клятвой.

– Совершенно верно, – кивнул Сванн.

– …и вам запрещено разглашать секреты фирмы.

– Секрет в том, чтобы дарить людям удовольствие, – сказал он. – Меня постигла неудача?

– Нет, что вы, – не задумываясь, тут же воскликнула она. – Все только и говорят о вашем шоу. Вы – настоящее событие Нью-Йорка.

– Оставьте… – запротестовал он.

– Правда, правда! Я знаю людей, на все готовых ради того, чтобы попасть на ваше представление. Ну а мне-то как повезло: экскурсия с вами за кулисы!.. Мне все будут завидовать.

– Я очень рад, – сказал он и коснулся ее лица. Она явно ждала этого. Еще один повод для гордости: ее соблазнял человек, которого театральные критики окрестили Манхэттенским магом.

– Я хочу вас… – прошептал он.

– Прямо здесь?

– Нет, – проговорил он, – лучше там, где нас не будут подслушивать тигры.

Барбара рассмеялась. Она предпочитала любовников лет на двадцать моложе Сванна: кто-то верно подметил, что он напоминает человека, скорбящего по самому себе, однако его легкое прикосновение таило столько нежности и такта, сколько ни один на свете юноша не сумел бы подарить ей. Барбару будоражили острый привкус увядания, который она ощущала под его благородной оболочкой породистого джентльмена, и исходящая от Сванна опасность. Если она его отвергнет – второго такого в ее жизни не будет.

– Мы можем поехать в отель, – предложила она.

– Отель – неплохая мысль, – ответил он.

В ее глазах плеснулось сомнение:

– А как же ваша жена? Нас могут увидеть.

Он взял ее руку в свою:

– Тогда давайте станем невидимыми?

– Я серьезно.

– И я серьезно, – твердо сказал он. – Видеть не означает верить. Краеугольный камень моей профессии. – В ее взгляде не прибавилось уверенности. – Если кто-то нас и узнает, я смогу убедить его в том, что ему померещилось.