Некоторые вещи неизменны.

Глава шестидесятая: Венера

Глава шестидесятая: Венера

— Вы можете идти, - стараясь быть корректной, прогоняю ее от стола. Хотя в груди все равно противно щиплет от ревности.

Время прошло, он, как все шикарные мужики, стал еще шикарнее, а у меня появились первые морщины, болят покалеченные суставы и в груди пропасть вместо души.

Я до последнего не поднимаю взгляд от чашки, делая вид, что в мире нет ничего увлекательнее, чем размешивать кофе. Только когда он молча садиться напротив, засучивает рукава и кладет на стол татуированные руки, я все-таки нахожу в себе силы встретиться с ним глазами.

Он сегодня без костюма - в свободной спортивной кофте, расстегнутой почти до середины груди. В вырезе хорошо видны тугие мышцы и белёсый шрам параллельно линии ребер. Я хорошо его помню, только раньше он был свежее и… ярче.

У него немного запали щеки, но это совсем не делает его хуже, наоборот - придает лицу сходство с хищником. И ресницы как будто стали еще длиннее. И подбородок под темной щетиной - тверже, а разрез губ - упрямее.

Раньше он был самым красивым мужчиной на свете.

Теперь он стал в миллион раз лучшее.

Хотя на осколках меня прошлой, которые я давно похоронила внутри себя, воскресает более подходящее слово - абсолютно офигенный.

Слава богу, мне хватает выдержки не начать глупо улыбаться в ответ - это точно было бы совершенно лишним, потому что теперь у этого офигенного мужчины красивое элегантное кольцо на безымянном пальце правой руки.

Табу, Вера.

Хотя я непроизвольно кручу в ответ собственный «окольцованный» палец.

— Привет, - здоровается Меркурий и без приглашения подтягивает к себе чашку. Делает пару глотков, возвращает на блюдце и одним вопросом выбивает почву у меня из-под ног: - Что случилось с твоим ребенком, Вера?

Если честно, я не пыталась даже представить, какой будет наша встреча, потому что просто вышвыривала из своей головы все мысли о нем. Но даже в страшном сне мне не могло присниться, что Меркурий начнет… с этого. Потому что некоторые вещи, даже если они случились давно, с каждым днем ранят все больше.

Ах да, Олег же сказал ему, что это был наш с ним ребенок.

А Меркурий, конечно, поверил. Почему бы и нет? Мы женаты, в конце концов, и никто в трезвом уме не поверил бы, что с тех пор, как этот монстр вытащил меня из той квартиры, он и пальцем до меня не дотронулся. Исключительно потому, что брезговал, но все же.

— Я не хочу об этом говорить, - стараюсь придать своему голосу уверенную твердость, но звучит это максимально жалко. - В моей жизни достаточно трагедий.

— Что случилось с твоим ребенком, Вера? - упрямо требует Максим. Его глаза так сильно прищуриваются, что темный взгляд начинает причинять мне почти физическую боль. - Я хочу знать.

— Он умер при родах, - выпаливаю скороговоркой.

В грудь как будто врезается комета - жжет и ранит так сильно, что перекрывает дыхание - и мне приходится отчаянно глотать горький горячий кофе в надежде «проглотить» весь этот кошмар. С того самого дня, как я увидела своего сына первый и последний раз в жизни, я запрещала себе произносить эти слова вслух. Я запрещала себе абсолютно все, что с ним связано: не отмечала даты в календаре, не считала дни, не представляла, каким бы он был в месяц, в полгода или сейчас, не думала, каким был бы его голос, когда он назвал бы меня «мамой», и как бы он улыбался маленьким беззубым ртом. Только однажды, перед отъездом, попросила Олега отвезти меня на его могилу, а он сказал, что это лишнее и не пойдет на пользу моему моральному состоянию. Но потом все-таки отвез - по пути в аэропорт.

Я кладу ладони на колени под столом и отчаянно скребу пальцами по жесткой ткани джинсов, потому что в ладони «вспоминают» холод красивой могильной плиты из розового гранита и стоящего на ней памятника в виде спящего ангелочка.

— Умер? - переспрашивает Меркурий, но его слова звучат как будто через толщу воды. - Ты уверена?

Хватаю чашку, чтобы выплеснуть ему в лицо остатки кофе, но в последний момент успеваю включить тормоза. Все эти странные вопросы - наверное, ему нужно узнать, что мне было больно все это время. Чтобы хоть немного насытить свою жажду злости. Ведь в его мире это я, а не он, оказалась предательницей, которая продала мечту и любовь за тридцать серебряников.

— Я не собираюсь обсуждать это с тобой, - говорю сухо и максимально жестко, чтобы пресечь его попытки развивать тему и дальше. Не хочу обсуждать с Меркурием то, что делает мне больно каждую минуту моей жизни. - В любом случае, к нам это не имеет никакого отношения. Случилось то, что… случилось.

Он еще несколько минут смотрит на меня с подчеркнутым недоверием, а потом лениво откидывается на спинку стула. Слава богу! Теперь я могу хотя бы вздохнуть так, чтобы не втягивать в легкие его запах.

— Кстати, - Максим делает глоток кофе и отворачивается к окну, как будто смотреть на меня ему уже невыносимо противно, - Олег сказал мне, что ты мертва. Если вдруг тебе это интересно.

— Сказал… что? - Я кручу его слова в голове, переставляю их с места на место, чтобы убедиться, что не сошла с ума. - Умерла? Я? Господи, что за бред… Да, моя жизнь последний год после твоего… исчезновения, тяжело назвать нормальной, но я точно не была мертвой. Поверь, если бы это случилось, мы бы с тобой…

— Не надо разговаривать со мной как с умственно отсталым, - хлестко перебивает Меркурий. - Он заявился ко мне домой и сказал, что ты умерла. Поэтому я прекратил попытки с тобой связаться.

Я как уставшая лошадь трясу головой.

Это правда не укладывается в голове.

— Это слишком даже для Олега. - Мне правда тяжело в это поверить.

— Уверена? - недобро скалится Максим.

— А ты и дальше собираешься придираться к каждому моему слову? - не могу не огрызнуться в ответ. - Если именно в этом цель нашего разговора, то не смею больше тебя задерживать - упражняться в злословии у меня нет никакого желания. Считай,