class="p1">В результате регистрации, проведенной шанхайской РЭА, более 5 тыс. эмигрантов из общего их количества в 7 тыс. (по данным полиции) оказались членами нового объединения [Шаронова, 2015, с. 146]. В составе Ассоциации регистрировались не только отдельные эмигранты, но и эмигрантские организации. Как следует из документов РЭА, в середине 1946 г. в Шанхае продолжали существовать, хотя и значительно поредевшие, ССРАФ, Казачий Союз, Офицерское Собрание, Кают-компания, Общество кадет-сибиряков, Общество кадет-хабаровцев, Союз партизан-анненковцев, Союз военных инвалидов [Там же, с. 388]. Часть бывших военных приняли советское подданство и вышли из состава организаций. На протяжении 1946 г. основная масса организаций бывших военных зарегистрировалась в Эмигрантской Ассоциации.

Остро стоял молодежный вопрос. Весной 1946 г. сотник Сейфуллин, глава Северо-Восточного Отдела НОРР, заявил о ликвидации отдела и передаче его имущества советскому консульству. Против этого выступила инициативная группа старших разведчиков, обратившаяся за поддержкой к РЭА. Со стороны Ассоциации временным начальником отдела НОРР был назначен бухгалтер РЭА есаул Н. А. Барсуков[709]. Он же возглавил созданный в составе Ассоциации Отдел молодежи [Там же, с. 390].

В июле 1946 г. при РЭА было открыто Объединение эмигрантской молодежи, которое сразу стало ареной политических баталий. Из-за разногласий в рядах Объединения есаул Барсуков, его председатель, уже в октябре запросил об освобождении от должности. В январе 1947 г. Офицерское Собрание запретило Объединению пользоваться своим помещением «в виду происходящих в организации молодежи несогласий» [Там же, с. 439]. Вскоре Объединение распалось. В дальнейшем при РЭА действовал Кружок молодежи, возглавляемый одним из руководителей русского скаутского движения в Китае, скаут-мастером В. В. Красовским, сыном полковника В. П. Красовского[710] [Там же, с. 498].

Эмигрантская Ассоциация, объединявшая вокруг себя значительную часть русской колонии Шанхая, вызывала приступы ярости со стороны советской части русского населения. Бологову стали угрожать расправой. В этой связи в июле 1947 г. Исполнительным комитетом РЭА было предложено организовать охрану Бологова при его передвижении по городу, а также его квартиры [Там же, с. 453].

С начала 1948 г. часть эмигрантов, принявших советское подданство, стали отказываться от советских документов и просить о членстве в РЭА. Руководство Ассоциации, идя навстречу просьбам бывших совграждан, решило поставить их на учет в организации, не предоставляя членства. В это время в гражданской войне в Китае наметился перелом в пользу компартии. Фронт приближался к северокитайским городам и часть проживавших там русских эмигрантов перебралась в Шанхай. В Шанхае эмигрантское руководство, опасаясь советизации Китая, стало изыскивать возможности выезда для русских в какие-либо другие страны. Были установлены связи с Международной организацией помощи беженцам (IRO).

Первоначально ни одна страна не хотела принять несколько тысяч русских беженцев из Китая и только Филиппины, в конце концов, откликнулись на просьбы о поддержке, выделив для беженцев территорию на о-ве Тубабао. За период с января по май 1949 г. под эгидой IRO на Филиппины переместилось около 6 тыс. русских эмигрантов из Шанхая, Тяньцзина, Циндао, Пекина, Ханькоу. Руководящую роль в эвакуации сыграли лидеры РЭА (особенно Г. К. Бологов), бывшие военные и молодежь, прошедшая скаутскую школу. Все военные организации, в той или иной мере поддерживавшие свое существование после 1945 г., вновь начали свою работу на Тубабао [Таболина, 2016, с. 6–8, 39].

С отъездом основной массы русских эмигрантов из Китая история русской военной эмиграции в этой стране закончилась.

Заключение

Оказавшись волей судеб в Китае, тысячи русских военнослужащих составили здесь уникальное сообщество — военную эмиграцию, которое, несмотря на свою внутреннюю неоднородность и противоречивость, а также территориальную рассредоточенность обладало набором общих характеристик, организационной структурой и способностью к самосохранению и самоорганизации.

Несмотря на наличие внутренних и внешних негативных факторов, для военной эмиграции, особенно ее активной части, было характерным стремление к консолидации, наиболее интенсивно развивавшейся в нескольких крупных эмигрантских центрах (Харбин, Шанхай, Мукден, Тяньцзин). Процесс консолидации осуществлялся как на узко-, так и общекорпоративном уровне. Узкокорпоративный уровень предполагал объединение военных эмигрантов на основе принадлежности к различным «корпорациям», формировавшимся на базе принадлежности к той или иной группе в военном сообществе, что было особенно присуще офицерской среде. Задачами таких объединений являлись взаимопомощь, поддержание профессиональной квалификации, сохранение корпоративной идентичности. Именно военные «корпоративные» объединения стали важнейшим фактором сохранения, поддержания и трансляции молодому поколению традиций и духа Российских армии и флота. Общекорпоративное объединение, заметно активизировавшееся в середине 1920-х гг., имело прежде всего идейную основу и осуществлялось с целью продолжения борьбы против большевистского режима в России. Своей максимальной интенсивности процесс консолидации военной эмиграции в Китае на антисоветской основе под руководством «николаевцев» достиг на рубеже 1920–1930-х гг., а потом пошел на спад, что усилило регионализацию военного сообщества. С началом японской агрессии в Китае отдельные регионы страны оказались в значительной степени изолированными друг от друга, а стремление японцев подчинить себе все эмигрантские структуры окончательно поставило крест на попытках объединения военных эмигрантов под руководством филиала одной из европейских военно-политических организаций. С середины 1930-х гг. объединение бывших русских военных возглавили японские власти, выдвинув на первый план своих «союзников» — фашистов, «семеновцев» и часть отколовшихся от общего движения легитимистов. В это время военные заняли исключительное положение в руководящих структурах эмигрантских колоний. Однако полупринудительная консолидация под японским руководством не отвечала потребностям значительной части бывших военных, что делало объединение формальным и способствовало деградации военного сообщества.

Участие в политике, как важнейшее условие общекорпоративной консолидации, оказывало непосредственное влияние на процесс социальной адаптации военных эмигрантов. В 1920-е гг. политическая активность эмигранта входила в противоречие с основной направленностью процесса социальной адаптации, характерного для русского эмигрантского сообщества, предполагавшего отказ от политической активности и продолжения борьбы с большевистским режимом, ориентируя индивида на включение в профессионально-производственные сферы регионов проживания, приобретение устойчивого правового статуса. Ставка на приспособление к новым условиям жизни в противовес продолжению антибольшевистской борьбы, что являлось смысло- и структурообразующим ядром Белого движения, привело большую часть бывших военных к отказу от дальнейшего участия в антисоветском движении. Наоборот, т. н. непримиримые намеренно исключали себя из процесса адаптации. В то же время неудачи в приспособлении к новым условиям жизни приводили не только к репатриации, реэмиграции или деструктивной ориентации, но и к возвращению к политической деятельности. Утверждение «нового порядка» в период японской оккупации территорий Китая привело к политизации всех сфер жизни эмиграции и внесло существенные изменения в процесс социальной адаптации, сделав его обязательным условием политическую активность индивида, что не могло, конечно, привести к возрождению «антисоветского духа» военной эмиграции и порождало его проявление лишь во внешних формах.

Военные эмигранты на протяжении практически всего периода существования русской эмиграции в Китае являлись основной силой антибольшевистского движения. Своего пика антибольшевистская активность военной эмиграции достигла