Роскани вновь вызвал санитара, тот провез его в кресле по комнате, детектив пожал всем руки, сказав каждому, чтобы, если возникнут какие-то затруднения, смело обращались к нему. Потом пожелал всем доброй ночи. Впрочем, он еще не завершил намеченные дела. Гарри он намеренно оставил напоследок и попросил американца отойти вместе с ним к двери.

— В чем дело? — насторожился Гарри.

— Прошу вас, — сказал Роскани, — это личный вопрос…

Бросив взгляд на Дэнни и Елену, Гарри вздохнул и отошел от них вслед за полицейским. Они остановились почти на пороге.

— Хочу спросить о том видео, на которое вас записали, — сказал Роскани, — после убийства Пио.

— О чем именно?

— В самом конце тот, кто монтировал пленку, что-то отрезал. Слово или фразу. Я пытался разобрать, что именно вы говорили, даже пригласил специалиста, хорошо читающего по губам. Но и она не смогла ничего сделать. Вы, возможно, помните, что тогда сказали…

Гарри кивнул.

— Да.

— И что же?

— Меня перед этим пытали, мне потребовалось время, чтобы понять, что же на самом деле происходит. Я просил о помощи и назвал имя.

Роскани понимал ничуть не больше, чем прежде.

— Чье же имя?

Гарри ответил не сразу.

— Ваше.

— Мое?

— Вы были единственным человеком из всех, кого я знал, на чью помощь мог бы надеяться.

Роскани медленно расплылся в улыбке. И Гарри тоже.

Бат, штат Мэн

Некогда они договорились покинуть этот город и никогда сюда не возвращаться. Но через два дня после проведенных со всеми государственными почестями похорон кардинала Палестрины Гарри и Дэнни вернулись именно сюда. Гарри управлялся с багажом, а Дэнни неумело ковылял на костылях. Из Рима они прилетели в Нью-Йорк, оттуда — в Портленд и солнечным летним днем покатили дальше на взятой напрокат машине.

Елена отправилась домой, чтобы побыть с родителями и сообщить о своем намерении покинуть монастырь, затем ей предстояло поехать в Сиену, где ее должны были по всем правилам освободить от принесенных ею монашеских обетов, и лишь после этого она могла прилететь к Гарри в Лос-Анджелес.

Гарри вел прокатный «шеви» через знакомые с детства Фрипорт и Брунсвик, и в конце концов они добрались до Бата. Старый квартал если и изменился, то очень мало, совсем незаметно, беленые дома, обшитые внакрой досками, коттеджи, крытые давно выцветшей черепицей, сияли, словно бриллианты, под июльским солнцем. Большие вязы и дубы с еще не пожухшей от жары зеленью казались столь же величественными и неподвластными времени, как и прежде. Миновав большую вывеску «Батский механический завод» — ту самую верфь, на которой трудился и погиб их отец, братья медленно проехали к югу в направлении Бутбей-Харбор и вскоре свернули с Двести девятого шоссе на Хай-стрит, а оттуда взяли направо, на Кладбищенскую дорогу.

Участок, где находились могилы их родственников, располагался на травянистом пригорке, откуда открывался вид на залив. Все здесь оставалось таким же, каким они запомнили с молодости, — ухоженным, мирным и тихим, звучал лишь щебет птиц в кронах деревьев. Отец купил этот участок, потратив чуть ли не все свои сбережения, вскоре после рождения Маделин, когда узнал, что у них с женой больше не будет детей. Здесь было место для пяти могил, и три человека уже упокоились тут. Маделин, отец и мать, которая указала в своем завещании, что ее следует похоронить рядом с Маделин и отцом ее детей, а не с новым мужем. Оставшееся место предназначалось для Гарри и Дэнни, если они пожелают воспользоваться им.

До самого последнего времени обоим братьям подобное казалось немыслимым. Но многое изменилось, в том числе и они сами. Кто знает, какие еще сюрпризы могла припасти жизнь? Здесь было красиво и спокойно, и теперь столь раздражавшая прежде мысль показалась даже приятной, предполагающей возвращение на круги своя.

В таком умиротворенном и возвышенном настроении они и уехали оттуда, вроде бы споря между собой, но вроде бы и без спора, как это бывает, пожалуй, лишь между близкими родственниками.

Днем позже Дэнни улетел через Бостон в Рим, а Гарри — в Лос-Анджелес. Они оба сделались печальнее, богаче духовно, мудрее и вообще переменились до чрезвычайности. Братья вместе прошли сквозь ад и умудрились выйти оттуда живыми. Во время этого похода они к тому же умудрились сколотить немыслимую, фантастическую банду, в состав которой вошли монахиня, бездомный карлик-калека и трое прекрасных итальянских полицейских, а сами смогли, впервые с детских лет, действовать заодно.

Герои? Возможно… Они спасли жизнь Марчиано и предотвратили гибель десятков тысяч ни в чем не повинных людей в Китае… Но ведь была и другая сторона — ужас, который они прекратить не смогли. И это навсегда останется для них причиной для печали, пустоты в душе и сердечной тоски. Хотя, как бы там ни было, все завершилось, ушло в прошлое, и теперь уже ничего не изменишь. Они могли лишь попытаться вернуть к прежнему положение там, откуда угодили в эту передрягу. И вновь наладить отношения в их до чрезвычайности увеличившихся семьях: у Дэнни это были кардинал Марчиано и вся католическая церковь, а у Гарри — тот бедлам, который являет собой Голливуд, и его чудесное дополнение, а вернее, суть и средоточие всей жизни, каким стала для него Елена. К тому же каждый из них с изумлением и радостью осознавал, что вновь обрел брата.

* * *

В пятницу семнадцатого июля, в половине четвертого дня, Джакомо Печчи, Папа Лев XIV, укрывавшийся под мощной охраной в своей летней резиденции, Кастель Гандольфо, что на берегу озера Альбано, неподалеку от Рима, был информирован о подробностях трагических событий, произошедших в стенах Ватикана и завершившихся смертью Умберто Палестрины.

В половине седьмого, почти через восемь часов после своего отбытия на вертолете, святейший отец вернулся в Ватикан на автомобиле. К семи часам он созвал своих ближайших советников на службу об упокоении души усопшего.

Воскресным полднем колокола римских церквей возвестили о начале панихиды по кардиналу Палестрине. А во вторник состоялось невероятно пышное отпевание его в соборе Святого Петра. Среди многих тысяч присутствовавших, естественно, был и вновь назначенный государственный секретарь Святого престола кардинал Никола Марчиано.

В шесть часов того же дня кардинал Марчиано имел закрытую встречу с кардиналом Йозефом Матади и монсеньором Фабио Капицци. По ее завершении он сразу же отправился для совместной молитвы со святейшим отцом в его личную часовню, а потом они проследовали вдвоем в папские апартаменты. О чем они говорили, так и осталось никому не известным.

* * *

Еще через десять дней, в понедельник двадцать седьмого июля, Геркулес поправился настолько, что его перевели из больницы Святого Иоанна в частный реабилитационный центр для дальнейшего восстановления здоровья.