И ясно почему. Если смотреть с точки зрения мемов, то под вопросом оказывается одна из основополагающих аксиом гуманитарных наук. Докинз указывает, что в своих объяснениях мы склонны забывать о фундаментальном факте, что «эволюция данного культурного признака могла происходить так, а не иначе, просто потому, что это выгодно для самого этого признака»633. Так можно рассуждать об идеях, но подходящий ли это метод? Ответив на этот вопрос, мы узнаем, следует или нет использовать и воспроизводить мем мема.

Первое правило для мемов, как и для генов, состоит в том, что воспроизводство необязательно идет чему-либо во благо; процветают репликаторы, которые хороши… в репликации – по каким бы то ни было причинам!

«Реклама», о которой говорит Докинз, является ключевым моментом, и ей есть прямая параллель в дарвиновской медицине. Как указывали Вильямс и Нессе635, долгосрочное выживание болезнетворных организмов (паразитов, бактерий, вирусов) зависит от перескакивания от хозяина к хозяину, и это влечет за собой важные последствия. В зависимости от того, как они распространяются (например, при чихании или половом акте, а не после того как комар укусит сначала зараженного человека, а потом здорового), их будущее может зависеть от того, останется ли хозяин на ногах или окажется на одре смерти. Если условия воспроизводства организмов можно подогнать так, чтобы «в их интересах» было не вредить хозяевам, то естественный отбор будет отбирать более щадящие варианты. По тем же самым причинам можно наблюдать, что при прочих равных процветают более гибкие или безвредные мемы, а те, что, как правило, оказываются для своих носителей фатальными, могут процветать лишь при условии, что у них есть способ прорекламировать себя до – или во время – того, как они пойдут ко дну вместе со своим кораблем. Предположим, что Джонс встречает или выдумывает по-настоящему убедительный довод в пользу самоубийства – настолько убедительный, что накладывает на себя руки. Если он не оставит записки с объяснением того, почему это сделал, данный мем (по крайней мере, его джонсоновская линия наследования) не будет распространяться.

Итак, в словах Докинза важнее всего то, что между способностью мема к воспроизводству, его «приспособленностью» (с его собственной точки зрения) и его вкладом в нашу приспособленность (как бы мы ее ни оценивали) нет необходимой связи. Это наблюдение выбивает из колеи, но ситуация не совершенно безнадежна. Хотя некоторые мемы, определенно, подталкивают нас к тому, чтобы содействовать их воспроизводству несмотря на то, что мы считаем их бесполезными, или уродливыми, или даже опасными для нашего здоровья и благополучия, множество – если нам повезет, то большинство – воспроизводящихся мемов делают это не просто с нашего благословения, но потому, что мы высоко их оцениваем. Думаю, мало кто станет спорить, что, с учетом всех обстоятельств, следующие мемы хороши с нашей точки зрения, а не только со своей собственной, точки зрения эгоистичных самореплицирующихся объектов: такие весьма общие мемы, как сотрудничество, музыка, письменность, календари, образование, забота об окружающей среде, сокращение вооружений; и такие конкретные мемы, как дилемма заключенного, «Свадьба Фигаро», «Моби Дик», бутылки многоразового использования и соглашения по ОСВ. Другие мемы более противоречивы; можно понять, почему они распространяются и почему, с учетом всех обстоятельств, следует с ними смириться, несмотря на создаваемые ими проблемы: оцвечивание классических фильмов, телевизионная реклама, идеал политкорректности. А есть и вредоносные мемы, которые невероятно сложно искоренить: антисемитизм, захват самолетов террористами, уродливые граффити, компьютерные вирусы636.

Обычно наши представления об идеях являются также и нормативными: они воплощают канон или идеал, определяющий, какие идеи нам следует принимать или одобрять, какими – восхищаться. Если не вдаваться в детали, то принимать нам следует истинное и прекрасное. Согласно общепринятым представлениям, следующие предложения в буквальном смысле тавтологичны: это банальные истины, на которые не следует тратить чернил:

Это не просто совершенно очевидные нормы, это нормы конститутивные: они устанавливают правила, в рамках которых мы размышляем об идеях. Объяснения нам нужны только там, где наблюдаются отклонения от этих норм. Никому не приходится объяснять, почему цель книги – быть полной истинных суждений или почему художник стремится создать нечто прекрасное – это просто «само собой разумеется». Основополагающий статус этих норм – причина парадоксальности таких эксцентричных явлений, как «Метрополитен-музей пошлостей» или «Энциклопедия лжи». В нормальной ситуации в особых объяснениях нуждаются случаи, когда идею не принимают, несмотря на ее истинность или красоту, или принимают несмотря на то, что она безобразна и лжива.

Альтернативой этим общепринятым представлениям должен стать взгляд с позиции мема. Для него тавтологией будет следующее:

Можно подыскать изящную параллель из области физики. Согласно аристотелевской физике, то, что объект продолжает прямолинейное движение, нуждается в объяснении: чем-то наподобие продолжающих воздействовать на него сил. Для великого ньютонианского переворота центральной была идея, что такое прямолинейное движение не нуждается в объяснении; объяснять нужно лишь отклонения – моменты ускорения. А в биологии можно найти параллель еще лучше. До того как Вильямс и Докинз указали на альтернативную позицию – позицию гена, специалисты по теории эволюции были склонны считать очевидным, что адаптации существуют потому, что идут на благо организмам. Теперь мы стали умнее. Позиция гена так полезна потому, что объясняет «исключения», когда организмы ничего не выигрывают, и показывает, как «нормальные» обстоятельства оказываются вторичной и частной закономерностью, а не истиной чистого разума, как представлялось в рамках старой парадигмы.