Все это – довольно простые вопросы о шимпанзе, но ответов на них пока что никто не знает. Получить их возможно, однако нелегко; проводимые в контролируемых условиях эксперименты могли бы пролить свет на роль языка в превращении мозга в разум, подобный нашему. Я поставил вопрос о том, можно ли научить шимпанзе раскладывать костер, поскольку в какой-то доисторический момент наши предки укротили огонь. Был ли язык необходим для совершения этого огромного шага на пути к цивилизации? Некоторые свидетельства позволяют предположить, что это произошло за сотни тысяч лет (или даже за целый миллион лет648) до возникновения языка, но, конечно же, после того как линия гоминидов отделилась от предков современных приматов, подобных шимпанзе. Мнения резко расходятся. Многие исследователи убеждены, что язык возник намного раньше и что времени на то, чтобы он поспособствовал приручению огня, было предостаточно649. Можно даже попытаться заявить, что укрощение огня само по себе является неопровержимым свидетельством в пользу существования ранней версии языка – если только мы сможем убедить себя в том, что такое умственное усилие требовало существования рудиментарного языка. Или, может быть, нет ничего особенного в том, чтобы разжечь и поддерживать огонь? Возможно, мы не наблюдаем в природе сидящих вокруг костра обезьян лишь потому, что во влажных лесах, где они обитают, недостаточно сушняка, чтобы появился шанс на укрощение огня. (Бонобо Сью Сэведж-Рамбо из Атланты обожают пикники в лесу, и им не меньше нашего нравится раскладывать костер, но она поведала мне, что сомневается в том, что даже после обучения они станут хорошими костровыми.)

Если термиты способны строить из глины сложные города с хорошей вентиляцией, птицы-ткачи – ткать подвесные гнезда оригинальной конструкции, а бобры – сооружать плотины, на строительство которых уходят целые месяцы, то разве шимпанзе не могут поддерживать обычный костер? Градация способностей, о которой идет речь в этом риторическом вопросе, вводит в заблуждение. Здесь игнорируется тот хорошо известный факт, что плотины можно строить двумя способами: так, как это делают бобры, и так, как это делаем мы. Различие необязательно заключается в результате: оно может состоять в структурах управления в мозгу, который его создает. Ребенок может изучить то, как птицы-ткачи ткут свое гнездо, а затем воспроизвести его самостоятельно, найдя подходящие травинки, переплетя их в нужном порядке и создав в результате этой последовательности шагов абсолютно такое же гнездо. Если мы снимем оба процесса строительства на пленку и проиграем фильмы одновременно, у нас может создаться впечатление, что мы дважды наблюдаем за одним и тем же явлением, но было бы большой ошибкой приписать птице те же мыслительные процессы, которые, как мы знаем или воображаем, происходят в разуме ребенка. Между процессами в детском и птичьем мозгу может оказаться очень мало общего. Птица (по-видимому) оснащена совокупностью взаимосвязанных минималистических подпрограмм особого назначения, которые эволюция хорошо спроектировала в соответствии с широко известным шпионским принципом необходимого знания: предоставляйте каждому агенту минимальное количество информации, достаточное для того, чтобы он выполнил свою часть задания.

Спроектированные в соответствии с этим принципом системы управления могут быть поразительно успешны (в конце концов, посмотрите на птичьи гнезда), когда окружение достаточно просто и постоянно (а значит, предсказуемо), чтобы благоприятствовать предварительному проекту всей системы. Сам замысел системы, по сути дела, предсказывает – строго говоря, бьется об заклад, – что окружение будет таким, каким оно должно быть, чтобы система работала. Однако когда сложность окружающих условий возрастает, а непредсказуемость становится более серьезной проблемой, в действие вступает иной конструкторский принцип: принцип командной игры, иллюстрируемый такими фильмами, как «Пушки острова Наварон», – предоставьте каждому агенту как можно больше информации о проекте, чтобы у команды был шанс удачно сымпровизировать, когда возникнут непредвиденные препятствия.

Ил. 38

Итак, по равнине эволюционного Пространства Замысла течет река; когда на ее пути оказывается препятствие – проблема управления, – то совершенная случайность может определить, в каком направлении ее воды понесут успешных потомков. Тогда, возможно, есть два способа поддерживать огонь: подобный тому, которым бобры строят плотины, – и наш. Если так, то нам повезло, что наши предки не наткнулись на способ, используемый бобрами, – если бы это произошло, то сегодня леса были бы полны обезьян, устроившихся у костерков, но не было бы нас, чтобы подивиться этому.

Мне бы хотелось задать рамки, в которых мы можем разместить различные варианты устройства мозга, чтобы посмотреть, чем определяются их способности. Это – безобразно упрощенная структура, но идеализация – цена, которую часто приходится платить за взгляд с высоты птичьего полета. Я называю это Башней перебора; по мере строительства новых этажей башни организмы поднимаются на все новые уровни, на которых со все большей эффективностью находят все более и более удачные ходы650.

Вначале, когда двигатель был только запущен, шла дарвиновская эволюция видов посредством естественного отбора. Множество организмов-кандидатов слепо порождалось более или менее произвольными процессами рекомбинации и мутации генов. Эти организмы испытывались на практике, и лишь лучшие проекты сохранялись. Это – первый этаж башни. Назовем его жителей дарвиновскими созданиями.

Этот процесс повторялся много миллионов раз, рождая множество удивительных созданий, как растений, так и животных, и наконец среди новых творений появились некоторые проекты, наделенные свойством фенотипической пластичности. Отдельные организмы-кандидаты не были полностью спроектированы при появлении на свет, или, иными словами, в их проекте были элементы, которые могли видоизменяться под действием событий, происходящих при полевых испытаниях. (Именно это и делает возможным эффект Болдуина, как мы видели в третьей главе, но теперь мы сосредоточимся на внутриорганизменном проекте, который создает подъемный кран.) Некоторые из этих кандидатов, как можно предположить, были не лучше, чем их генетически запрограммированные сородичи, поскольку у них не было способа отдать предпочтение (выбрать для исполнения) вариантам поведения, которыми они были снабжены «на пробу»; но другим, как можно предположить, посчастливилось обладать вмонтированными «усилителями», которые, так уж получилось, отдавали предпочтение Удачным ходам – действиям, которые шли на пользу тем, кто их совершал. Таким образом, эти особи противостояли окружению, проверяя один за другим различные варианты действий, пока не находили то, что срабатывало. Эту разновидность дарвиновских созданий, существ, наделенных обусловленной пластичностью, можно назвать скиннеровскими созданиями, поскольку, как с удовольствием указывал Б. Ф. Скиннер, оперантное обусловливание не только аналогично дарвиновскому естественному отбору; оно с ним неразрывно связано. «Там, где заканчиваются наследственные формы поведения, начинается наследственная изменчивость процесса обусловливания»651.