— Скажи, что они с тобой сотворили. Прежде чем сделаешь что-то еще. Я могу тебе…

— Я слышал от тебя и от того лейранского мальчишки, что единственный способ спасти мою мать — это освободить тебя. Я не верю этому и не доверяю тебе, но я заблуждался насчет всего в моей жизни, так с чего бы мне ожидать, что на этот раз я окажусь прав?

Он встал на колени между моих ног и провел руками вокруг головы, нащупывая ошейник и осторожно избегая чар, которые повергли бы меня в судороги.

— Я добыл знание, силу и материалы, необходимые, чтобы обезвредить твой ошейник. У меня очень мало времени, но если я начну прямо сейчас, может, мне и удастся справиться. Так что я попросил бы тебя не дергаться.

Его холодные пальцы остановились там, где была печать.

— Приготовься.

— Делай, — сказал я и ощутил, как обретает форму его заклинание, нарастает, огромное и устрашающее, пронзая, словно острое лезвие, сначала мою плоть, потом разум и лишь затем душу.

Я глубоко ушел в себя.

Тише… держись… защити своего сына, который рискует душой и зрением, чтобы спасти тебя…

Медленно, безжалостно Герик провел пальцами вдоль печати, растапливая ее и позволяя обжигающему, омерзительному веществу стечь в украшенный серебром сосуд. Я уткнулся лицом ему в грудь, я, кто должен был защищать его и утешать, но все, что я мог, — это использовать его напряженное хрупкое тело, чтобы заглушить свои стоны. Прошло не более четверти часа, но я так затерялся в пульсирующей дымке боли, что даже не заметил, как Герик сдвинулся и принялся распечатывать браслеты у меня на запястьях.

Тише… держись… защити его… Это терпимо, потому что необходимо. Это ради твоей жены и сына, которого ты не чаял увидеть. Как благословенна жизнь… как прекрасен Путь, который может указать выход вопреки всем ожиданиям… пройти сквозь боль и отчаяние, чтобы встретить такую радость…

Пустынный ветер, холодящий ручейки пота на моей спине, начал шептать о бесконечных песках, о крошечных впадинах с влагой, глубоко спрятавшихся от лучей алчного солнца, о стойких тощих созданиях, которые шустро перебирались из одного клочка тени в другой или же зарывались глубоко в прохладные объятия земли, об иссохших растениях со все еще живой сердцевиной. И на самой кромке ветра таился поцелуй снегов, долетевший с самих вершин гор Света, и легчайшее дыхание пробуждающихся долин Айдолона.

— О боги, юный принц…

— Надо торопиться.

Его голова поникла, когда он осторожно убирал тигель. Наполненный сосуд испускал иссушающий жар. Серебро расплавилось.

— Можешь взять это? И избавиться от него? — Он еле ворочал языком, засыпая.

— Опусти чуть пониже, чтобы я смог дотянуться.

Неловко я забрал тигель и вылил расплавленный металл в яму, которую проскреб в земле, пытаясь облегчить свои страдания.

— А теперь надо заменить печать… чтобы никто не заметил. Дай мне сосуд с порошком.

— Как помощник, я несколько ограничен, — ответил я, пытаясь ногой достать чашку, которую выронил, пока Герик снимал печать.

Герик взял ее в руку. Полыхнул огонь, и серый порошок растекся жидкостью. Его сила внушала трепет размахом и ужас происхождением. Едва я почувствовал это, даже столь смутно, как в первый час своего освобождения, я захотел, чтобы он остановился, чтобы он не использовал такую мощь, пусть даже в благих целях. Но он уже снова уткнул мою голову себе в грудь, намазал холодной мазью ободранную полоску кожи между концами ошейника и стал лить на нее горячую жидкость, направляя ее пальцами. Я не осмелился разжать губ, чтобы не выдать нас криком. И опять я хранил молчание и чуть не задохнулся от ужаса, когда почувствовал, как застывает печать. Быть может, это и было исполнением его клятвы мести? Может быть, он освободил меня от ошейника лишь затем, чтобы я смог на мгновение почувствовать вкус жизни, а теперь снова вверг меня в ужас. Он поклялся уничтожить меня, а ничто иное не сделало бы это так надежно.

Тише… держись… защити его…

Металл остывал на моей шее. Ничего не изменилось. Тигель выпал из пальцев Герика на землю, а сам он тяжело навалился мне на грудь.

— Герик, что случилось?

Кажется, он просто заснул. Мои ограниченные движения не позволяли мне толком растрясти его.

— Проснись, парень. Тебе надо убираться отсюда. Однажды ты поймешь, что ты сделал этой ночью. У меня нет слов, чтобы выразить тебе свою благодарность.

Он сонно покачал головой.

— Тебе надо куда-нибудь вернуть эту утварь?

— Нет. Дай сюда, — пробормотал он, протянув руку.

— Вот один. До другого не могу дотянуться. Тебе придется поднять его самому. Найди мою левую ногу — прости, хозяева не позволяют мне их мыть, — теперь правее, еще немного, а теперь прямо на меня.

Он сложил оба тигля в опасной близости от моей ноги и расплавил их, превратив в кусок камня и металла.

— Мне надо идти.

— Ты сможешь добраться до дома? На тебя кто-то наложил сонные чары?

— Как всегда… после. Пока я снова не смогу видеть. Они думают, я не знаю, что происходит.

— Вот, возьми меня за руку.

Первой же искрой собственной силы я ослабил действие сонного заклинания.

— Так лучше? Он нахмурился.

— Ты делаешь совсем по-другому.

— Может быть, я тебя как-нибудь смогу научить.

— Не думаю, что будет время. Я просплю весь день. А потом, к полуночи, надо будет идти в храм к лордам. Они приведут туда Сейри. Я позабочусь о ее безопасности. Но лейранский мальчишка будет тут, во дворе, прежде чем я уйду, и ты должен будешь его увести, если сможешь.

— Я приду за тобой.

— Ты не сделаешь ничего, если я тебе не разрешу! — рявкнул он. — Я могу вернуть на место то, что забрал. Я освободил тебя, чтобы ты позаботился о лейранском мальчишке, если сможешь. И ничего больше.

Не дав мне и слова сказать, Герик встал и ощупью направился к себе домой. Он выглядел очень одиноким.

Я не спал этой ночью, просто сидел и смотрел, как движутся звезды за пыльной пеленой, чувствовал остывающие камни у себя за спиной и наблюдал за отблесками факелов, пробегавшими по моим цепям. Когда ночной ветер рассказал мне о своих странствиях, вся долгая история смерти и печали, которая сопровождала мое собственное путешествие, встала у меня перед глазами. И с каждым ощущением я делал крошечный шаг по моему Пути, и моя сила нарастала, словно первый язычок пламени в очаге, вскормленный трутом, или словно ручей, что вбирает капли дождя, пока не превратится в могучую реку.

Я проснулся перед самым закатом, раньше, чем обычно после ночных занятий с Нотоль. Не знаю, помог ли тут В'Capo, ослабивший сонные чары, или я проснулся сам, чтобы посмотреть на заходящее солнце. Закаты станут совсем другими для бриллиантовых глаз.