На этот раз Большаков привез в Вашингтон «устное послание» первого секретаря. Роберт Кеннеди принял советского посланца официально, в служебном кабинете. Вел он беседу сухо. Такая манера поведения появилась у министра юстиции после возвращения Большакова из СССР в начале октября. «Роберт Кеннеди, принимавший его обычно с большой долей вольности в одежде, на этот раз был застегнут на все пуговицы». Однако выслушав заученный текст, Роберт попросил повторить некоторые места, чтобы он мог их записать. Большаков повторил: «Руководители СССР прекрасно понимают, в каком положении находится президент Кеннеди, и не предпримут каких-либо мер в отношении Соединенных Штатов до проведения промежуточных выборов в конгресс США в ноябре сего года, надеясь на проведение после выборов нового раунда активных переговоров». Эти слова можно было воспринимать как некое отступление, во всяком случае как приглашение к диалогу.

Ночь с 24 на 25 октября и в кремлевских, и в вашингтонских кабинетах была бессонной. Братья Кеннеди провели ее, обсуждая, как следует действовать американским военным кораблям в том случае, если советские суда пересекут линию карантина. Обсуждались три варианта: топить, подвергать принудительному досмотру (неизбежно выборочному, так как на полный досмотр не хватало сил), попытаться отвести в один из ближайших американских портов. Братья единодушно пришли к выводу, что обе стороны подошли к краю смертельной пропасти, что необходимо предпринять усилия, чтобы хотя бы чуть-чуть отойти от этого края. Но каковы должны быть их действия, ни одному из них пока не приходило в голову. В ожидании дальнейшего развития событий, чтобы хоть как-то отодвинуть критический момент, президент распорядился перенести линию карантина с 1300 до 500 километров от берегов Кубы.

Советские и американские корабли постепенно сближались — навстречу 25 грузовым кораблям СССР двигались 90 судов военно-морских сил США.

25 октября американцы пропустили без досмотра через линию карантина советский нефтеналивной танкер «Бухарест», а вслед за этим пассажирский корабль. На рассвете 26 октября было досмотрено и пропущено шведское судно с грузом картофеля из Ленинграда, а вслед за этим корабль панамской компании, также следовавший из СССР и не перевозивший запрещенных грузов. Все эти суда были восторженно встречены на Кубе. Здешняя пропаганда утверждала, что американские власти идут на попятную. Это, однако, было не так. Следовавшие за ними корабли из СССР, по данным американской воздушной разведки, везли военное снаряжение, включая термоядерные боеголовки для ракет. Угроза прямого столкновения казалась неизбежной.

Днем 26 октября, однако, пришло сообщение, внушавшее оптимизм. Советские корабли остановились в открытом море, вплотную подойдя к линии карантина. Остановка мотивировалась просьбой Генерального секретаря ООН У Тана воздержаться от любых действий, которые могут еще более обострить положение и привести к риску войны. Директор ЦРУ Маккоун доложил: «Господин президент, только что получена информация: находящиеся поблизости от Кубы суда застопорили ход, а другие повернули назад от зоны карантина». В ответ Кеннеди распорядился дать команду капитанам американских военных кораблей «расступиться», чтобы советские суда получили возможность спокойно отойти назад или же возвратиться на свои базы. Действительно, в этот день по личному указанию Хрущева капитанам советских кораблей была дана команда двигаться в порты постоянной стоянки. Первым повернул назад теплоход «Полтава», на котором, по мнению американской разведки, находились боеголовки ракет, а за ним и другие суда.[60]

Правда, это решало только часть проблемы — откладывалось непосредственное столкновение.

Тогда президенту уже было известно, что, по данным разведки, на Кубе завершено строительство четырех установок для запуска ракет среднего радиуса действия. Неизвестно было еще, имеются ли там ядерные ракеты, но то, что Советский Союз попытается доставить их в ближайшее время, не подлежало сомнению.

Информация о том, что на Кубе скорее всего уже находятся советские ракеты и что, возможно, они уже оснащены ядерными боезарядами, вызвала у президента США новый взрыв крайнего возбуждения и возмущения. В течение ближайших часов могли произойти непредсказуемые события. 25 октября, учитывая, что, остановив корабли в открытом океане, Хрущев явно продемонстрировал готовность к переговорам, Кеннеди направил ему новое личное послание. Президент сетовал, что все прежние заверения советской стороны оказались не соответствующими действительности. В то же время он выразил надежду, что СССР согласится восстановить статус-кво, существовавшее до кризиса, то есть откажется от размещения на Кубе советских ракет.

Ответ последовал немедленно, причем, в нарушение сложившейся дипломатической практики, он был передан открытым текстом по радио, а не через дипломатические каналы с зашифровкой и расшифровкой, что сильно затянуло бы время передачи документа адресату[61]. Всячески защищая позицию своего правительства (письмо было многословным и неконкретным), Хрущев в то же время разделял опасение в том, что мир оказался на грани катастрофы. В послании говорилось, что, если США взяли бы на себя обязательство не вторгаться на Кубу, это немедленно изменило бы всю обстановку к лучшему. Тон документа был примирительным. По существу дела, в нем предлагались, правда расплывчатые, условия компромисса.

Казалось, соглашение не за горами. Правда, решение проблемы затормозило очередное событие, которое чуть было не повернуло кризис в направлении прямого ядерного столкновения. Это была, по выражению Ф. Бурлацкого, действительно «черная суббота» (так назывался первый вариант его пьесы о Кубинском кризисе). 27 октября над Кубой советской зенитной установкой был сбит разведывательный самолет У-2, а его пилот майор Рудольф Андерсон погиб.

За отсутствием на своем месте Плиева, приказ об уничтожении американского самолета отдал его заместитель по противовоздушной обороне генерал-лейтенант С.Н. Гречко. Соответствующее донесение полетело в Москву министру обороны Р.Я. Малиновскому, а тот доложил по инстанции: