прошествовать мимо событий, отвернув голову, залепив уши воском и закрыв глаза. Мы, верно, вызовем улыбки насмешливые, улыбки саркастические, улыбки снисходительные – но пусть! пусть! Излишняя горячность куда лучше стремления оградить себя от волнений, печалей и забот окружающего мира. Мы не парим в заоблачных высях, а влачимся в земной юдоли, иногда смеясь, но чаще глотая слезы. И по нашей склонности принимать близко к сердцу все, что касается судеб нашего Отечества, как было нам сохранять спокойствие или даже равнодушие при известиях о событиях как в самой России, так и за ее пределами, в особенности в родственной нам Украине. Добавим, что и Марк Питовранов, и его отец, Лоллий, точно так же были вовлечены в обсуждение всех более или менее значительных, а подчас даже оглушительных новостей, вызывающих боль, сострадание и негодование. Чтобы предупредить вполне естественные вопросы наших читателей (ежели таковые отыщутся), надо все-таки отметить, что после известных происшествий в Крыму – вежливые человечки и так далее, – происшествий, разделивших общество на две неравные части, где большая испытывала прилив национальной гордости и одобряла решительное исправление исторической несправедливости, тогда как меньшая, напротив, была удручена этим событием и называла его национальным позором, – демаркационная линия прошла и через крошечное семейство Питоврановых. Лоллий был решительно за, Марк столь же решительно против. Ты представить себе не можешь, толковал Лоллий, что творилось, когда стало известно, что Крым передан Украине. Алексей Николаевич, твой дед, был возмущен. Русская земля, политая русской кровью! Севастополь, хотя по его поводу были какие-то оговорки, наш славный город! Поверь, у всех, кто более или менее чтит русскую историю, это вызвало угнетающее чувство. И у меня – и я знаю, у очень многих, во всех отношениях достойных людей – это был праздник, когда Крым снова стал русским. Сергей Николаевич, секретарь нашего правления, умный человек, одно время министр, он так и сказал, это великий и долгожданный час. Таких праздников, насмешливо заметил Марк, могло быть и больше. Лоллий пожал плечами. Ты о чем? Аляску можно было бы потребовать назад. Обратный выкуп. Павлодар отобрать у казахов. Лоллий снова пожал плечами, одновременно подняв и опустив брови, что, скорее всего, означало, будет тебе нести чепуху. А не требуем, продолжал Марк, не отправляем вежливых человечков, потому что с Америкой шутки плохи, да и казахи упрутся, а Украина – как человек, едва пришедший в себя после долгой болезни, не могла даже руки поднять в свою защиту. И мутную волну гнали, что-де не нужен нам берег турецкий и чужая земля, то бишь Крым, не нужна. Мерзость. И при этом какая гордость! какое упоение собственной силой! что вы – заокеанская держава и страны Европы – что вы нам сделаете? Мы в своем праве. Крым наш и нашим будет во веки веков, аминь! а санкции – да чихать мы на них хотели, и ваш хваленый пармезан и ваш хамон зароем, пусть даже глотая слюни. И все подписанные Россией международные соглашения о нерушимости границ и территорий псу под хвост. Натуральная агрессия. Это доводы холодного разума, отбил Лоллий. Нет, я признаю, меморандумы, соглашения, договоры и все такое прочее, они нужны, но есть в то же время и высшая справедливость, не вмещающаяся в прокрустово ложе юридических документов. Высшая справедливость в таком толковании, подхватил Марк, чистой воды азиатчина. Кто сильнее, тот и прав. Словом, разногласия были налицо, но, к нашему облегчению, они не вызвали обоюдной неприязни и тем более – как это случается в некоторых случаях – взаимной ненависти. Несогласия в политических вопросах, подобно мине замедленного действия, могут в конце концов взорвать мир во вчера еще крепких семействах. Нам, в частности, знакома была приличная семья, где мужу в один прекрасный день попала под хвост шлея, и он горой встал за коммунистов, а жена, вместо того чтобы пошутить и сказать, как ты у меня покраснел, голубчик, уперлась рогом и объявила себя демократкой. Он с ядовитой усмешкой стал называть ее Хакамадой, она его с неменьшим ядом – товарищем Зю, потом пошли упреки, упреки переросли в оскорбления, и чашка об пол – они расстались. Жуть. Но в нашем случае спор о принадлежности Крыма, по счастью, не разрушил мир между Питоврановыми, отцом и сыном; тем более что другие события и происшествия, как то: развернувшиеся в Донбассе сражения, триста погибших пассажиров сбитого российской ракетой «Боинга» и несколько месяцев спустя убийство Немцова – не вызывали споров, и на вопрос, кто виноват, они согласно показывали на башни Кремля.

Между тем настал день похорон. (Взять ли это слово в кавычки? Или с учетом того, что в могилу уйдет гроб с телом человека, о котором хотя и неизвестно ничего – ни имени его, ни возраста, но который все-таки сподобился погребения, – оставить в прямом значении? Поразмыслив, мы решили, что это все-таки похороны безо всяких кавычек.) Накануне три дня перед этим не покидавший свою квартиру Карандин поздно ночью выбрался на улицу, сел в такси, уехал в Шереметьево и улетел во Флоренцию. Наталья Васильевна, его тетя, полная, даже, может быть, грузная, но при этом чрезвычайно живая, подвижная, с приятным округлым лицом, карими веселыми глазами, цветом и разрезом напоминающими глаза Карандина. У него, однако, они смотрели на людей без тени улыбки, с тем несколько отсутствующим выражением, с каким обыкновенно говорят, ничего нового я от вас не услышал. У тетки же взгляд, напротив, был неизменно доброжелательным. Лишь однажды, когда речь вдруг зашла об отце Карандина и, стало быть, о ее родном брате, глаза ее стали похожи на глаза собаки, взглядывающей на чужого человека с холодной злобой. На том свете, мстительно сказала она, припомнят ему… Сидел на мешке с деньгами, а родной племяннице рубля не дал на операцию. Во всем остальном она была милейшим человеком; и не прочь была пропустить рюмочку, что также свидетельствовало о ее достойных душевных качествах. В те три дня, когда Карандин, сказавшись больным, сидел дома, он угощал Наталью Васильевну отменным итальянским вином из семейства «Primitivo», отведав которое она облизнула губы и произнесла: не мое; с прохладцей отнеслась она к односолодовому виски; отвергла бурбон; и только пригубив раз, потом другой, а затем и осушив стопку «Белой березы золотой», промолвила, вот это по мне. Она очень быстро поняла, что от нее требуется, вошла в роль домоправительницы, звонила в офис Карандина и сообщала о его внезапной тяжелой болезни, отвергала помощь и пресекала визиты, сказав, что возможно заражение. На резонный вопрос, а как же