– Я знаю о ней, – продолжила Сериантеп. – Мы в Анпринской миссии кое-что знаем. Мы проверяем, с кем работаем. Приходится. Мы знаем, что не все нам рады и многие относятся с подозрением. Я знаю, кто она, и где живет, и чем вы занимаетесь трижды в неделю, когда ты приходишь к ней. Я знаю, куда ты собирался пойти сегодня вечером, если бы всего этого не случилось.

Серейен моргнул еще три раза. Теперь ему было жарко, слишком жарко в зимней парке в этой душной, ароматной чайной.

– Но это какая-то ерунда. Я не люблю Пужей, ее любит Нейбен.

– Да, но ты и есть Нейбен.

– Ну сколько еще объяснять? – Серейен подавил гнев. Аспекты витали на краю сознания, подобно ангелам бури из Псалтыря Базьенди; все эти самости были неуместны. Они ярились и бушевали, они могли испортить зыбкий баланс, появившийся в чайной. – У нас так принято, – продолжил он мягче. – Так уж мы устроены.

– Да, но… – Сериантеп с трудом подбирала слова. – Это же все равно ты, твое тело. Ты говоришь, что все иначе, ты говоришь, что это кто-то другой, а не ты, не Серейен, но откуда мне знать? Как я вообще могу такое понять?

«И это говоришь ты, с твоим-то телом, способным принять любую форму, без ограничений», – подумал Серейен. Затем Фейаннен – он превратился в тень, но все равно оставался на расстоянии мысли, оставался в этой осажденной, сюрреалистической чайной, – услышал снаружи перемену в тишине. Продавец чая поднял глаза. Он тоже услышал. Он понимал разницу между ожиданием и предвкушением.

– Извини, я должен сменить Аспект.

Стук в ставню, приглушенный варежкой. Кто-то назвал полное имя Фейаннена. Голос был знакомый: Фейаннен вспоминал про него из-за рискованного романа своей ученой самости с Сериантеп; Серейен – когда через его масштабные визуализации топологической структуры Вселенной прорывались новости и аналитические статьи; Нейбен – когда думал про келью на крыше башни и видеоэкран, полный звезд.

– Можно войти?

Фейаннен кивнул продавцу чая. Тот поднял рольставни достаточно высоко, чтобы грузная фигура в длинном стеганом пальто и сапогах смогла нырнуть в проем. Фейаннен ощутил дуновение ледяного ветра.

Кьятай поклонился, снял варежки, стряхнул с них иней и выполнил надлежащие формальности, чтобы выяснить, к какому Аспекту он обращается.

– Приношу свои извинения. Я лишь недавно узнал, что мы поймали именно тебя.

Тембр голоса, интонации и модуляции, изысканные и продуманные формулировки – как будто после Дома многообразия и не прошло столько лет. В каком-то смысле так и было: Кьятай застрял в ловушке, в своем неприкосновенном и неизменном облике, и только время и накопленный опыт могли как-то на него повлиять. Такова была жизнь Одиночки.

– Полиция скоро будет здесь, – сказала Сериантеп.

– Будет, – спокойно согласился Кьятай. Он оглядел Сериантеп с ног до головы, как в зоопарке. – Они нас окружили. Такие события редко планируются заранее, и мы проигрываем в стратегии то, что выигрываем в спонтанности. Так или иначе, когда я понял, что это ты, Фейаннен-Нейбен, мне пришло в голову, что мы все можем выбраться из западни невредимыми.

– Предлагаешь сделку, – сказал Фейаннен.

– Я вас лично отсюда выведу.

– И твоя политическая репутация не пострадает.

– Мне нужно дистанцироваться от того, что произошло сегодня вечером.

– Но основополагающий страх перед визитерами останется прежним?

– Я не меняюсь. Ты в курсе. Я рассматриваю эту особенность как талант. В мире есть кое-что прочное, долговечное. Не все меняется в зависимости от времени года. Но что касается «страха», как ты его назвал… Это интересный момент. Помнишь нашу последнюю встречу в Доме многообразия? Помнишь, что я сказал?

– Нейбен помнит, как ты спросил, куда и откуда направляется Анпринская миграция.

– На всех этих семинарах, лекциях и конференциях, где вы обсуждаете форму Вселенной, – о! у нас свои осведомители, не такие многочисленные, как анпринские, но действуют незаметнее, – тебе когда-нибудь приходило в голову спросить: «Зачем вы сюда пришли?» – На пухлощеком, все еще мальчишеском лице Кьятая проступил упрек. – Я так полагаю, ты с ней трахаешься?

Фейаннен не моргнув глазом принял стойку Третьего почетного оскорбления. Рука на плече: хозяин чайной. Это бесчестье, драться на дуэли с Одиночкой. Фейаннен опять сел, от сильного гнева его подташнивало.

– Скажи ему, – велел Кьятай.

– Все очень просто, – подчинилась Сериантеп. – Мы беженцы. Анпринский народ – огрызок, уцелевший после уничтожения нашего подвида Панчеловечества. Наши восемьсот обиталищ – такой ничтожный процент от первоначальной численности, что с точки зрения статистики мы вымерли. Наши обиталища когда-то застилали солнце целиком. Мы – все, что осталось.

– Как? Кто?

– Не столько «кто», сколько «когда», – мягко уточнил Кьятай. Он размял посиневшие от холода пальцы и натянул варежки.

– Они придут сюда?

– Мы опасаемся, что да, – призналась Сериантеп. – Мы не знаем наверняка. Мы были осторожны, старались, фигурально выражаясь, заметать следы, и еще мы обогнали их на сотни лет. Мы здесь только ради дозаправки. А потом спрячемся в каком-нибудь большом шаровом скоплении.

– Но зачем, почему кто-то поступил с вами таким образом? Мы же все одного вида. Вы сами так сказали. Клада, Панчеловечество.

– Братья ссорятся, – заявил Кьятай. – Семьи распадаются, родственники враждуют. Мало какая неприязнь может с этим сравниться.

– Это правда? Как такое может быть правдой? Кто об этом знает? – Серейен попытался отодвинуть Фейаннена, обрести контроль и во всем разобраться. Одним из первых уроков, преподанных пастырями Дома многообразия, был этикет перехода между конфликтующими Аспектами. Война внутри разума, битва самостей. Он еще мог понять вражду между братьями и сестрами, умноженную до космического масштаба. Но как могли воевать друг с другом целые виды?

– Власть имущие, – сказал Кьятай, а потом прибавил, повернувшись к хозяину чайной: – Открывайте ставни. Вам ничто не угрожает. Даю слово. – И снова к Серейену: – Политики, некоторые высокопоставленные академики и законодатели. И мы. Не ты и тебе подобные. Но никто не хочет пугать народ. Поэтому мы критикуем анпринских пребендариев и подвергаем сомнению правомерность их присутствия в нашей системе. Возможно, иногда все оборачивается ксенофобией и насилием, но это нормально, такова цена, она ничтожна по сравнению с тем, что случится, если гости привлекут к нашему порогу врагов, которые их уничтожили. Ну же. Пора уходить.

Хозяин чайной поднял ставни. Снаружи протестующие вежливо расступились, когда Кьятай вывел беглецов. Никто даже не пикнул, когда Сериантеп в своей нелепой, смертельно опасной одежде не по погоде ступила на булыжную мостовую. Огромные Зимние часы на башне Алайнеденг показывали двадцать минут шестого. Скоро начнется утренняя смена, в уличных забегаловках растопят печи и нагреют сковородки.

В толпе зашептались, когда Серейен взял Сериантеп за руку.

– Это правда? – тихо