Да, система будет продолжать функционировать… Но было невероятно трудно представить себе эту систему без Амелии Сакс.

«Черт с ними, с распроклятыми чувствами! — злобно произнес про себя Райм и взглянул на доску со схемами. — Он где-то там. Я обязательно его найду. Он… не… уйдет».

— Что? — переспросил Пуласки.

— Я ничего не говорил, — рявкнул Райм.

— Нет, говорили. Я только что… — Он умолк под злобным взглядом Райма.

Вернувшись к просмотру материалов, Пуласки спросил:

— Заметки, которые я нашел в машине Бейкера, сделаны на дешевой бумаге. Мне нужно применять нингидрин для проявления того, что там может быть написано скрытыми чернилами?

Райм начал отвечать, но его перебил женский голос:

— Нет. Вначале нужно попробовать пары йода. Затем нингидрин. А потом нитрат серебра. Анализ делается всегда только в такой последовательности.

Райм поднял голову и увидел на пороге Амелию. И сразу попытался изобразить вполне доброжелательное выражение лица. Будем учиться лицемерить. Быть великодушными. Быть взрослыми.

— В противном случае, — продолжала Амелия, — может начаться химическая реакция, и ты испортишь отпечатки.

Пуласки кивнул. Молчание.

Как-то чертовски неуклюже все выглядит, подумал криминалист.

Амелия быстрым взглядом окинула собранные материалы.

Райм не отрываясь смотрел на свои схемы, и напряженное молчание между ними стало подобно ледяному декабрьскому ветру, дувшему за окном.

— Извини, — произнесла она наконец.

Было так необычно слышать от Амелии подобные слова. Она извинялась примерно так же часто, как и Райм. То есть практически никогда.

Райм ничего не ответил. Он не отрывал взгляда от схем.

— Да, мне в самом деле очень жаль.

Раздраженный слюнявой рождественской сентиментальностью, он отвернулся, нахмурившись и с трудом сдерживая гнев. И только тут понял, что она обращается совсем не к нему. Она смотрела на Пуласки.

— Я постараюсь это тебе как-то компенсировать. Ты сможешь поработать со следующим местом преступления. А я буду тебе помогать. Или даже с двумя.

— Каким образом? — спросил Рон.

— Ты ведь наверняка слышал, что я ухожу.

Он кивнул.

— Я передумала.

— Ты остаешься? — переспросил Пуласки.

— Остаюсь.

— Ну и никаких проблем. Я совсем не против совместной работы.

Чувство облегчения при мысли о том, что он не будет единственной мурашкой, на которую Линкольн Райм устремит свое увеличительное стекло и критический взгляд, явно перевесило разочарование от возвращения на не слишком почетную роль ассистента.

Амелия пододвинула стул и поставила его так, чтобы смотреть Райму прямо в глаза.

— А я думал, ты в «Арджайле», — сказал он.

— Я действительно ходила туда. Чтобы отклонить их предложение.

— И можно мне спросить почему?

— Мне позвонили. Сюзанна Крили. Жена Бена Крили. Она поблагодарила меня за то, что я ей поверила, и за то, что я нашла убийц ее мужа. Она плакала и говорила, что для нее была невыносима мысль, что ее муж покончил с собой. Убийство ужасно, но самоубийство любимого человека подрывало те основы, на которых в течение многих лет строилась ее жизнь. — Амелия рассмеялась. — Узел на веревке и сломанный палец… И я поняла, что в этом-то и заключена основная суть нашей работы, Райм. А не в том дерьме, в котором я на какое-то время увязла, с политикой, отцом, с попытками Бейкера и Уоллеса расправиться со мной… Не надо все усложнять. Быть полицейским — значит пытаться найти истину, скрывающуюся за узлом на веревке и сломанным пальцем.

«Ты и я, Сакс…»

— Ну, — спросила она, кивнув на доски, — как дела у нашего плохого парня? Есть что-нибудь новое?

Райм кратко обобщил имеющиеся сведения о Часовщике:

— Скалолаз или альпинист, подготовку получил в Европе. Много времени провел в Калифорнии на побережье. Был там совсем недавно. Возможно, проживает там и сейчас. Блестяще образован. Безупречная грамматика, синтаксис и пунктуация. Я собираюсь просмотреть каждый винтик и колесико в часах, которые он мне подарил. Он ведь на самом деле Часовщик. А это значит, что скорее всего он в них копался. И если там осталась хоть молекула его следов, я ее найду. — Райм кивнул на записку преступника и добавил: — Он признается, что наблюдал за отелем, в котором жила Шарлотта, когда вы производили арест. Необходимо тщательно осмотреть все места, с которых он мог производить наблюдение. Вот, Рон, тебе и нашлась работа.

— Понял.

— И кстати, не забывай о том, что́ нам о нем известно. Возможно, он уехал, а может, и нет. Будь всегда начеку и оружие держи наготове. Над «Тайвеком», а не под ним. Помни…

— «Внимательно все осматривай, но не забудь прикрыть задницу»? — вспомнил Пуласки известную фразу Райма.

— Пятерка за хорошую память, — отозвался криминалист. — А теперь приступай к работе.

Что такое время? Когда никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что оно такое.

Но когда меня просят объяснить, что такое время, я не могу этого сделать.

Блаженный Августин

12.18

Декабрьский день не был особенно холодным, но старый котел в доме Райма практически вышел из строя, и все в лаборатории сидели скорчившись, в толстых куртках. У рта вились клубы пара, а руки приобрели ярко-красный цвет. Амелия натянула два свитера, а на Пуласки была зеленая куртка на теплой подкладке, на которой, словно медали солдата-ветерана, висели билеты на лыжный фуникулер.

Полицейский-лыжник, подумал Райм. Это показалось ему немного странным, хотя он и не знал почему. Не исключено, что его сомнения связаны с возможностью падения с горы с заряженным пистолетом под лыжным костюмом.

— Где чертов слесарь, который должен починить котел? — рявкнул Райм Тому.

— Обещал прийти между часом и пятью.

На Томе была твидовая куртка, подарок Райма на прошлое Рождество, и темно-лиловый кашемировый шарф — один из подарков Амелии.

— Ах, между часом и пятью. Часом и пятью. Позвони ему и…

— Это его собственные слова…

— Нет, послушай меня. Позвони ему и скажи: получено сообщение, что в его районе на свободе разгуливает спятивший с ума маньяк и нам необходимо между часом и пятью ехать туда и отлавливать его. Посмотрим, как он отреагирует на такую новость.

— Линкольн, — начал терпеливый помощник, — я не…