И тут отважное сердечко маленькой пчелы замерло от счастья… А пчелы летели и летели к этому дереву со всех концов света. От их усердного жужжания крона гудела, как большой колокол, который звенит где-то вдалеке и замирающие звуки которого оживляют своим благозвучием безмолвный воздух. Ни одна пчела не улетала отсюда разочарованная или голодная: для всех у деревца было вдоволь нектара. И нигде не затевалось споров, ибо никто никого не обделял.

Когда пчелка вдоволь налакомилась, она вспомнила о своем недавнем спутнике. И решила она его разыскать.

Сказано — сделано. Полетела пчела обратной дорогой.

С трудом отыскала она тот низенький кустик, на котором когда-то оставила майского жука. Самого майского жука пчела не нашла. Но зато поблизости увидела целую компанию мальчишек, которые с громкими криками возились на земле.

Из любопытства пчела подлетела поближе и была немало удивлена, увидев в руках мальчишек майского жука. Но как ужасно они его изуродовали! От его представительной внешности ничего не осталось. Блестящие крылья были испачканы, а объемный членистый панцирь на животе, который он так гордо сравнивал с роскошным черным сейфом, продавлен и разломан. Мальчишки явно захватили жука врасплох, когда он отдыхал на своем кустике. Они привязали к его ноге ниточку и забавлялись тем, что заставляли сбитого с толку жука взлетать, давая ему видимость свободы, а потом вдруг сдергивали его вниз и сажали на ладонь. При этом они выкрикивали всем известную детскую припевку:

Жук, жучок!

Полети на небо!

Пчела ужаснулась. Так значит, вот какая судьба ожидала её, если б она послушалась этого жука! Стать игрушкой в руках безжалостных сорванцов? Ведь только своей целеустремленности она обязана тем, что нашла цветущее деревце. Цветущее деревце… Да-да-да, вот куда она хотела бы вернуться, и притом — немедленно. Чудесный аромат владел всеми её чувствами и указывал верный путь, а сзади доносился отвратительный крик мальчишек, который заставлял её ещё быстрее лететь прочь. А мальчишки пели всё снова и снова:

Жук, жучок?

Полети на небо!

Там твои детки

Кушают конфетки!

Там… твои… детки…

ГЕРМИНИЯ ЦУР МЮЛЕН

ОЧКИ

Была на свете одна большая, богатая страна, и царили там всегда покой и порядок.

И хотя в этой стране были бедные и богатые и богатые угнетали бедных, никто тем не менее никогда не жаловался, и уж тем паче никогда не ворчал или, упаси боже, негодовал. Толстый жирный король сидел себе, посиживал на золотом троне, и толстые сытые буржуи жили себе, поживали в своих прекрасных домах, ну а бедняки покорно трудились по двенадцать часов в сутки на фабриках и полях, и если порой голодали или им не хватало денег, казалось, они не замечали этого.

А было так вот отчего. Много-много лет назад жил в этой стране злой волшебник, и был тот волшебник другом короля. Волшебник мог угадывать будущее и знал, что настанет день, когда бедняки не позволят больше обращаться с собой как с безропотными животными, придет время и они станут бороться за свои права, и тогда настанет конец богатству и роскоши королей и буржуев. И решил волшебник не допустить этого. Всю свою жизнь провел он в рабочем кабинете, вырезал из стекла кругляшки, придавал им различную окраску, а потом делал из них очки. Потом наказал он королю — и велел передать этот наказ по наследству — каждому новорожденному младенцу надевать очки и под страхом смерти запретить когда-либо их снимать.

В большом прекрасном зале было разложено на специальной шерстяной подстилке бесчисленное множество очков. Ведал всеми делами теперь преемник того чародея, ему тотчас же сообщали о рождении каждого нового младенца, и он подбирал соответствующие очки и сам надевал их ребенку или поручал это своим помощникам.

Очки же были самых разных видов и фасонов. Самой сложной моделью оказались очки для бедняков; над ними волшебник трудился целых двадцать пять лет, пока, наконец, к нему не пришла удача. Стекла были сконструированы так, что вот смотрит бедняк на своих братьев и сестер — и кажутся они ему беспомощными, ничтожными созданиями, а глянет на богатея или даже на короля — и кажутся они ему сквозь эти очки существами могущественными, почти что божественными созданиями, которым должно принадлежать всё самое лучшее на свете, и бороться против власти которых никому не под силу, и которым право дано обращать всех прочих людей в своих рабов. Пришлось поломать голову волшебнику и над тем, как добиться подходящего цвета для стекол; ведь нужно было сделать так, чтобы бедняк, который носит эти очки, смотрел на свое жалкое жилище и видел его уютным и красивым, и наоборот — глядел на дома и сады богатеев, на дворцы и парки короля и не замечал их великолепия, роскоши; ведь это, в конечном счёте, может вызвать у него чувство раздражения.

А вот изготовление очков для богачей оказалось делом совсем простым: добавил волшебник немного золота или серебра, и вот уже, куда ни посмотрит богач, кажется ему, что вокруг только золото да серебро, а людей зато вовсе не замечает; увидит он рабочего и думает, что это просто машина, созданная, чтобы приносить ему пользу.

Ну а сделать очки для короля было делом вовсе пустячным, их и обрабатывать-то по-особому не надо было. Окунул чародей их разок в кровь самого жестокого человека на свете да потом пару раз в кровь самого глупого человека, и вот уже видит король сквозь те очки всё то, что видят обыкновенно короли, и выглядело всё так, как оно должно было предстать перед взором короля.

Изготовил ещё волшебник небольшое количество больших очков с розовыми стеклами; за триста лет, что истекли после смерти старого волшебника, только три раза пришлось пользоваться этими очками. Они предназначались для тех странных людей, глаза которых всё же, несмотря на обычные очки, могли что-то различать и видеть из реальной действительности.

Вот был, к примеру, один юный поэт, служил он при дворе, жил себе в радости и довольстве, всеми любим и почитаем. Писал он красивые стихи, восхвалявшие короля и его мудрое правление, а ещё сочинял он песни, в которых превозносил добродетели богачей.

Казалось бы, такой поэт должен быть самым счастливым человеком на свете; и действительно, смотрел он на мир сквозь свои