Теперь впервые о переговорах короля с противником стало известно крестоносцам в лагере. Они не получили одобрения общественности. Один христианин отметил, что «Ричард и аль-Адиль, похоже, испытывают друг к другу дружеские чувства», раз обмениваются подарками, в числе которых семь верблюдов и великолепный шатер. По общему мнению франков, такая дипломатия являлась неблагоразумной. Говорили, что Ричард был обманут внешним проявлением щедрости и доброй воли и потому задержал поход на Иерусалим. За эту ошибку его многие винили и критиковали. Брат Саладина перехитрил доверчивого короля. Представление о Ричарде как об одураченном простофиле, которым манипулирует непорядочный политический противник аль-Адиль, не согласуется с изображением английского короля как проницательного дипломата, присутствующим в разных мусульманских источниках. А хронист из Мосула Ибн аль-Асир открыто похвалил Ричарда, отметив, что «король встретился с аль-Адилем, как искусный стратег».

На самом деле английский король был, судя по всему, хитрым переговорщиком. Другой человек почувствовал бы себя обескураженным постоянными отказами султана начать прямой диалог, но Ричард стремился обратить этот фактор в свою пользу. 9 ноября он отправил султану весьма искусное послание, акцентируя уступки, сделанные немного раньше. «Ты сказал, что даруешь эти прибрежные земли своему брату. Я хочу, чтобы ты стал арбитром между ним и мной и разделил эти земли между нами». Христианам необходимо «некоторое влияние в Иерусалиме». Но он хотел, чтобы мусульмане не винили аль-Адиля, а франки — его. Иными словами, Ричард хотел изменить весь фундамент переговоров, побудить Саладина считать себя великодушным третейским судьей, а вовсе не заклятым врагом. По меньшей мере, некоторые советники султана оказались под большим впечатлением от нового подхода.[314]

Однако в области дипломатических интриг Саладин не уступал Ричарду. Всю осень султан поддерживал контакт с Конрадом Монферратским — этот факт он даже не пытался скрыть от Ричарда. Наоборот, посла Конрада нередко видели скачущим верхом рядом с аль-Адилем, наблюдая, как франки дерутся с мусульманами. Говорят, что именно это зрелище заставило английского короля удвоить усилия в переговорах. Желая использовать трещину в отношениях между Ричардом и маркизом, Саладин решил устроить «шоу открытой враждебности к заморским франкам». Он обещал, что если Конрад нападет на занятую крестоносцами Акру, то будет вознагражден независимым княжеством, включающим Бейрут и Сидон. Султан ловко жонглировал послами Ричарда и Конрада, помещал их, прибывших в один день, в разные части своего лагеря. По словам его советников, он всячески старался вызвать ссору между ними.

К 11 ноября, когда крестоносцы стали угрожать Рамле, Саладин решил взяться за дело серьезно. Он собрал своих советников, чтобы обсудить достоинства мирных договоров с Конрадом и Ричардом. Сила маркиза определенно росла — теперь его поддерживала большая часть знати бывшего латинского королевства, но в конечном счете его посчитали менее надежным, чем Львиное Сердце. Совет одобрил соглашение с английским королем, основанное на справедливом разделе Палестины, свадьбе аль-Адиля и Джоанны и допуске христианских священнослужителей в святыни и церкви Иерусалима. Вероятно, решив, что он загнал Саладина в угол, Ричард ответил на это важное предложение весьма уклончиво. Чтобы такой союз был допустим, свое благословение должен дать папа, а на это уйдет три месяца. Но пока шло послание, Львиное Сердце готовил свои войска к наступлению на Рамлу и далее.[315]

Ричард сделал следующий шаг к Иерусалиму 15 ноября, выдвинув армию крестоносцев на позиции между Лиддой и Рамлой. Саладин отступил, оставив эти два поселения с разрушенными укреплениями франкам. После этого он перебрался в Латрун, а потом, около 12 декабря, в Иерусалим. Хотя мусульманские силы весь этот период продолжали совершать набеги на латинян, в некотором смысле путь к воротам Иерусалима теперь был открыт.

Но пока его люди поспешно старались восстановить укрепления Рамлы, Львиному Сердцу пришлось столкнуться с другим беспощадным врагом — зимой. На открытой равнине ее наступление принесло безжалостную смену погоды. Страдая от дождя и холода, крестоносцы провели шесть недель, накапливая в Рамле продовольствие и оружие и обеспечивая связь с Яффой, и только потом медленно двинулись сначала в Латрун, потом в маленькую разрушенную крепость возле Бейт-Нубы у подножия Иудейских холмов. Теперь они находились в двенадцати милях (19 км) от Иерусалима.

Условия были ужасными. Один крестоносец записал: «Было холодно и пасмурно… Дождь и град хлестали изо всех сил, снося палатки. На Рождество, до и после него, мы потеряли много лошадей и от сырости лишились большого количества продуктов. Одежда не высыхала, люди страдали от недоедания».

И все же, несмотря ни на что, дух обычных солдат был высоким. После долгих месяцев, а то и лет войны они находились в непосредственной близости от своей цели. Люди жаждали увидеть город Иерусалим и завершить свое паломничество. Один крестоносец заметил, что «не было людей злых и грустных, все радовались и повторяли: „Господи, теперь мы идем правильным путем, направляемые Твоей милостью“». Преданность священной войне вдохновила их даже среди невзгод зимней кампании. Как их предки-крестоносцы в 1099 году, они были готовы, даже рвались осадить Святой город, невзирая на связанные с этим лишения и риск.[316]

Вопрос был лишь в том, разделяет ли король Ричард их рвение. Когда начался новый, 1192 год, ему пришлось принять важное решение. Крестовому походу потребовалось два месяца, чтобы пройти тридцать миль (48 км) по направлению к Иерусалиму. Линия связи с побережьем пока держалась, но подвергалась почти ежедневным набегам мусульман. В таких условиях в разгар зимы начать осаду значит пойти на большой риск. Но большая часть латинской армии явно ожидала штурма.

Примерно 10 января Ричард Львиное Сердце созвал совет, чтобы обсудить дальнейшие действия. Его шокирующим решением было следующее: Третий крестовый поход должен отступить от Бейт-Нубы, повернувшись спиной к Иерусалиму. Официально было сказано, что сильные лоббисты тамплиеров, госпитальеров и латинских баронов, уроженцев Леванта, убедили Ричарда. Опасности организации осады, пока Саладин обладает полевой армией, были слишком велики, утверждали они, да и франкам все равно не хватало живой силы для обеспечения гарнизоном Святого города, даже если он каким-то чудом падет. «Мудрые люди не считали, что они должны уступить необдуманному желанию простых людей [осадить Иерусалим]», — вспоминал один из современников, — и вместо этого они посоветовали, чтобы экспедиция «вернулась и укрепила Аскалон», перерезав линии снабжения Саладина, которые протянулись между Палестиной и Египтом. На практике представляется вероятным, что король подобрал совет так, чтобы в него входили люди, симпатизирующие его собственным взглядам, и прекрасно понимал, каким будет его решение. Пока, во всяком случае, Ричард не желал ставить судьбу всей священной войны в зависимость от такой опасной кампании. И 13 января он огласил приказ отойти от Бейт-Нубы.