Бек положил локти на стол и подпер руками голову.

Была уже пятница, восьмое декабря. Прошло двадцать пять суток, а следствие стояло на месте. Даже были определенные признаки, что оно рассыпалось. Каждый крепко цеплялся за свою соломинку.

Меландер вспоминал, где и когда он слыхал фамилию Нильс Эрик Еранссон.

Гюнвальд Ларссон размышлял, как братья Ассарссоны зарабатывали деньги.

Колльберга интересовало, каким образом психически ненормальный убийца своей жены Биргерссон мог повлиять на Стенстрёма.

Нурдин пробовал найти какую-то связь между Ёранссоном, убийством в автобусе и гаражом на Клуббаккен.

Эк так углубил свои технические знания о красном двухэтажном автобусе, что практически с ним можно было говорить о циркуляции тока и положении смывателей на окнах.

Монссон воспринял неверную теорию Гюнвальда Ларссона, что Мухаммед Бусси мог играть основую роль в этом деле, потому что был алжирцем, и систематически допрашивал всю арабскую колонию в Стокгольме.

Сам Мартин Бек размышлял только о Стенстрёме — что он делал в автобусе, не следил ли он за кем-то и не тот ли, за кем он следил, застрелил его.

Рённ не мог оторваться от мысли о том, что сказал Шверин в больнице за несколько секунд до смерти.

Как раз в эту пятницу после обеда он разговаривал по телефону с экспертом из Шведского радио, который попробовал проанализировать запись на ленте.

— Очень скупой материал для анализа, — сказал он. — Тем не менее я сделал определенные выводы.

Рённ переложил телефонную трубку в левую руку и придвинул к себе блокнот.

— Прежде всего я попробовал исключить из ленты все побочные звуки, шум и все прочее.

Рённ ожидал, приготовившись записывать.

— Что касается ответа на первый вопрос, о том, кто стрелял, то здесь выделяются четыре согласных: д, н, р и к. При более обстоятельном анализе слышны определенные гласные и дифтонги после согласных. Например, «а» или «е» между «д» и «н».

— Данрк, — сказал Рённ.

— Именно, для неопытного уха ответ звучит так, — сказал эксперт. — Далее, после «к» как будто слышен чуть заметный дифтонг «ай».

— Данрк ай? — спросил Рённ.

Эксперт подумал, а потом задумчиво прибавил: — Тот человек был в очень тяжелом состоянии, видимо, чувствовал страшную боль?

— Возможно, — ответил Рённ.

— Ну, тогда можно объяснить, почему он сказал «ай», — с облегчением сказал эксперт. — Теперь я почти уверен, что эти звуки образуют целое предложение, а не одно слово.

— И как оно звучит? — спросил Рённ.

— Трудно сказать. В самом деле трудно. Например: «дань реки, ай», или «день рока, ай».

— «Дань реки, ай»? — удивился Рённ.

— Примерно. Ну, а что касается второго ответа..

— «Самалсон»?

— Вам кажется, что оно звучит так? Интересно. А у меня сложилось иное впечатление. Я услыхал два слова: сначала — «сам», а затем — алсон.

— И что это означает?

— Ну, можно допустить, что второе слово означает какую-то фамилию Алсон или, что вероятней, Олсон.

— «Сам Алсон» или «Сам Олсон»?

— Именно так. Вы тоже выговариваете «л» твердо. — Эксперт вновь немного помолчал, а затем добавил — У меня все. Я, конечно, пошлю вам письменный вывод вместе с пленкой. Но я подумал, что лучше позвонить, может, вам необходимо знать его быстрее.

— Благодарю, — сказал Рённ.

Он положил трубку и задумался над своими заметками.

Хотя часы показывали только без четверти три, было уже совсем темно, когда Колльберг добрался до Лонгхольмсна. Он замерз, устал, а тюремная атмосфера также не прибавила ему радости. Комната свиданий была голая, убогая, неприветливая, и Колльберг понуро ходил от стены до стены, ожидая того, с кем должен был встретиться. Заключенного по фамилии Биргерссон, который убил свою жену, обследовали в клинике судебной медицины

Примерно через четверть часа дверь открылась, и часовой в темно-синей униформе впустил лысоватого мужчину лет шестидесяти. Мужчина стал около самого порога, усмехнулся и почтительно поклонился.

Он оказался приятным человеком, и с ним было приятно разговаривать.

— Младший следователь Стенстрём? Да, я его помню. Очень симпатичный. Передайте, будьте любезны, ему привет.

— Он умер.

— Умер? Трудно поверить. Такой молодой… Как это случилось?

— Именно об этом я и хочу с вами поговорить. Колльберг объяснил, что ему необходимо.

— Я целую ночь прослушивал магнитофонную запись, — в заключение сказал он. — Но я думаю, что вы не включала магнитофон, когда, например, пили кофе или еще что-либо.

— Не включали.

— Но и тогда разговаривали? — Да. По крайней мере часто.

— О чем?

— Обо всем на свете.

— Вы не могли бы вспомнить, что больше всего заинтересовало Стенстрёма?

Биргерссон подумал и покачал головой.

— Это был обычный разговор. О том о сем. Ни о чем особенном. Что его могло заинтересовать?

— Именно это я и хотел бы знать.

Колльберг вынул блокнот, который дала ему Оса, и показал его Биргерссону.

— Это вам ни о чем не говорит? Почему он написал слово «Моррис»?

Лицо Биргерссона просветлело.

— Мы, наверное, разговаривали о машинах. У меня был «Моррис-8», знаете, большая модель. И наверное, в связи с чем-то вспомнили об этом.

— Ага. Когда вы что-то вспомните, позвоните мне. В любое время.

— Машина у меня была старая и неказистая. Зато как ходила! Моя… жена стыдилась ее. Говорила, что все имеют новые машины, а у нас такая рухлядь.

— Он заморгал глазами и умолк.

Колльберг быстро закончил разговор. Когда часовой увел убийцу, в комнату зашел молодой врач в белом халате.

— Ну как вам понравился Биргерссон? — спросил он. — Он производит приятное впечатление.

— Да, — сказал врач. — Он молодец. Единственное, что ему было надо, — это избавиться от той ведьмы, на которой он был женат.

Колльберг пристально посмотрел на него, спрятал бумаги и вышел.

Была суббота, половина двенадцатого ночи. Гюнвальд Ларссон замерз, хотя надел самое теплое пальто, меховую шапку и лыжные брюки и обул лыжные ботинки. Он стоял в подъезде дома на Тегнергатан, 53, так тихо, как только может стоять полицейский. Стоял здесь не случайно, и его трудно было бы заметить в темноте. Он простоял уже здесь четыре часа, и к тому же это был не первый вечер, а уже десятый или одиннадцатый.

Он уже хотел возвращаться домой, когда погаснет свет в тех окнах, за которыми он наблюдал. В конце концов, он ничего интересного и не ожидал. Однако за четверть часа до двенадцати перед домом с противоположной стороны остановился серый «мерседес» с иностранным номером. Из него вышел какой-то человек, открыл багажник и взял чемоданчик. Затем перешел тротуар, отпер ворота и исчез во дворе. Через две минуты вспыхнул свет за спущенными шторами в двух комнатах на первом этаже.

Гюнвальд Ларссон быстрым широким шагом перешел улицу. Он