— Слишком дешевые. Наверно, краденые.

— А как зовут того испанца?

Дике пожал плечами:

— Не знаю. Пако, Пабло, Пакито. Как-то так.

— Какая у него машина?

— Хорошая. «Вольво амазон». Белая.

— А у того мужчины, что смеялся?

— Этого я не знаю. Он приезжал только с испанцем. Был как будто пьяный. Но он не сидел за рулем.

— Он тоже испанец?

— Не думаю. Наверное, швед. Но не знаю.

— Когда он был здесь в последний раз?

— Три недели назад. А может, две. Я хорошо не помню.

— Испанца ты после этого еще видел? Пако, или как там его?

— Нет. Он, наверное, уехал в Испанию. Ему нужны были деньги, поэтому он и продавал детали. Во всяком случае — так мне говорил.

Нурдину было над чем подумать.

— По-твоему, тот мужчина, который смеялся, был пьяный? А может, он был наркоман?

Швейцарец пожал плечами.

— Не знаю. Я думал, что он пьяный. Хотя, может, и был наркоман. Почему бы и нет? Здесь почти все такие. Если не крадут, то употребляют наркотики. Разве нет?

— И ты совсем не знаешь, как его звали или хотя бы прозвище?

— Не знаю. Но несколько раз в машине была девушка. Наверное, его. Такая высокая, с буйными русыми волосами.

— А ее как зовут?

— Не знаю. Но ее называют… Кажется, Белокурая Малин.

— Откуда ты знаешь?

— Я ее видел раньше. В городе.

— Где в городе?.

— В ресторане на Тегнергатан, недалеко от Свеавёген. Туда ходят иностранцы. Она шведка.

— Белокурая Малин?

— Да.

Нурдину не приходил на ум больше ни один вопрос. Он посмотрел на зеленую машину и сказал:

— Надеюсь, что ты счастливо доберешься домой.

Дике усмехнулся:

— Да, наверное, доберусь.

— А когда назад?

— Никогда.

— Как никогда?

— А так. Швеция — плохая страна. Стокгольм — плохой город. Одно насилие, наркотики, воры, алкоголь.

Нурдин ничего не сказал. С этой оценкой он, в общем, был согласен.

— Паскудство, — подытожил швейцарец. — Только и всего, что иностранец может здесь заработать деньги. А все остальное — не стоит доброго слова. Я живу в комнате еще с тремя рабочими. Плачу по четыреста крон в месяц. Настоящая эксплуатация. Свинство. И это потому, что нет квартир. Только богачи и преступники могут позволить себе ходить в ресторан. Я сберег денег. Вернусь домой, открою маленькую мастерскую, женюсь.

— А здесь ты не познакомился ни с одной девушкой?

— Девушка-шведка не для нас. Разве только студент или еще кто-то там может встретиться с порядочными девушками. А рабочий — только с девушками определенного сорта. С такими, как Белокурая Малин.

Нурдин покачал головой.

— Ты видел только Стокгольм, Хорст. А жаль.

— Разве где-то лучше?

Нурдин улыбнулся, кивнул ему на прощание и ушел. Под ближайшим фонарем он остановился и вынул блокнот.

— Белокурая Малин, — сказал он про себя, — трупы, наркотики, проститутки. Ну и выбрал я себе профессию!

По тротуару к нему приближался какой-то человек. Нурдин поднял над головой шляпу, вновь присыпанную снегом, и сказал:

— Извините, вы б мне…

Человек подозрительно посмотрел на него, втянул голову в плечи и прибавил ходу.

— …не сказали, в какую сторону идти к станции метро? — тихо и несмело бросил Нурдин вопрос в густую пургу.

Потом покачал головой и записал на развернутой страничке несколько слов: «Пабло или Пако. Белый «амазон». Ресторан на Тегнергатан, Свеавеген. Чудно смеялся. Белокурая Малин, даровая проститутка».

Потом убрал ручку и блокнот, вздохнул и с трудом вышел из круга света, падавшего от фонаря.

XXI

Колльберг стоял перед дверью квартиры Осы Турелль на втором этаже дома на Черховсгатан. Был уже восьмой час.

Белая карточка с фамилией Стенстрёма продолжала висеть над медной табличкой. Звонок не работал, и Колльберг, как обычно в таких случаях, забарабанил в дверь кулаком. Оса Турелль сразу открыла, уставилась на него и сказала:

— Да, да, я здесь. Не надо сразу ломать дверь.

— Извини, — молвил Колльберг.

В квартире было темно. Он снял пальто и зажег свет в коридоре. На полке, как и в первый раз, лежала фуражка Стенстрёма. Провод к звонку был оторван и болтался над дверью.

Оса Турелль проследила за взглядом Колльберга и буркнула:

— Сюда звонила масса всяких идиотов. Журналисты, фотографы и еще бог знает кто. Непрерывно.

Колльберг ничего не сказал. Он зашел в комнату и сел на один из стульев.

— Хоть зажги свет, чтоб мы видели друг друга.

— Мне и так видно. Но, пожалуйста, могу зажечь.

Она щелкнула выключателем, однако не села, а беспокойно закружила по комнате, как будто была заперта и хотела вырваться на волю.

Воздух в комнате был тяжелый и застойный. Пепельницу она не опорожняла несколько дней, комната казалась неубранной, сквозь открытую дверь спальни видно было незастланную кровать. Из передней Колльберг заглянул в кухню, где на столе виднелась куча немытой посуды.

Теперь он сидел и наблюдал за женщиной. Она нервно ходила от окна до дверей спальни. Там она несколько секунд смотрела на кровать, затем возвращалась и вновь шла к окну. И так каждый раз.

Ему приходилось все время крутить головой, чтобы не потерять ее из виду. Так крутишь головой, когда следишь за игрой в теннис.

За девятнадцать дней, с того времени, когда он видел ее в последний раз, Оса Турелль очень изменилась. На ногах у нее были те самые или такие же грубые носки, и так же она была одета в черные брюки. Волосы были коротко подстрижены, лицо такое же скуластое.

Но брюки были обсыпаны табачным пеплом, а волосы не чесаны и всклокочены. Глаза беспокойно, неуверенно бегали по комнате. Под глазами виднелись синяки, губы были сухими и потрескались. Руки ее все время двигались, а средний и указательный пальцы правой руки пожелтели от никотина. На столе лежало пять распечатанных пачек сигарет. Оса курила датскую марку «Се-силь». Оке Стенстрём совсем не курил.

— Чего ты хочешь? — неприветливо спросила она.

Подойдя к столу, она вытряхнула из одной пачки сигарету, зажгла ее дрожащей рукой и уронила непотушенную спичку на пол. Затем прибавила:

— Конечно, ничего. То же самое, что тот шалопай Рённ, что два часа сидел здесь, мурлыкал и кивал головой.

Колльберг молчал.

— Я велю отключить телефон, — проговорила она без какого-либо перехода.

— Ты не работаешь?

— У меня освобождение по болезни.

Колльберг кивнул.

— К сожалению, — сказала она. — В нашей фирме есть свой врач. Он сказал, что мне необходимо месяц отдохнуть в деревне или еще лучше за границей. И велел идти домой.

Она затянулась сигаретой и стряхнула пепел в пепельницу. Большая часть пепла осыпалась на стол,

— Уже прошло три