По существу дела показываю следующее:

Осипа Эмильевича Мандельштама я не более 2–3 раз встречал в начале 1930-х годов во время его посещений Ленинграда. Эти встречи носили эпизодический характер.

Со слов моей матери – Анны Андреевны Ахматовой – мне известно о том, что она с искренней симпатией относилась к творчеству Мандельштама, тем более, что они оба представляли довольно-таки малочисленную группу поэтического течения, так называемого акмеизма, стремившуюся к вершинам творческого совершенства.

В январе 1934 года я в течение 5–6 месяцев проживал в квартире Мандельштама на Нащекинском переулке гор. Москвы, куда приехал отдохнуть после археологической экспедиции.

Лично у меня о Мандельштаме сложилось впечатление как о человеке, абсолютно чуждом стяжательству и лицемерию. При небольшом количестве пищи он много курил, что замечали все знавшие его люди.

Мне запомнился случай, когда я по просьбе ныне покойной супруги поэта – Надежды Яковлевны Мандельштам – даже продал только что купленную буханку хлеба какому-то нищему и купил Осипу Эмильевичу папиросы.

Также к характерной его особенности могу отнести несколько неуравновешенный и эмоциональный характер, тем не менее никаких отклонений от нормальной психики у Мандельштама никогда не замечал.

Правда, мне приходилось слышать, что он боялся преследования со стороны сотрудника ОГПУ Блюмкина, у которого поэту удалось выхватить и сжечь ордера на производство арестов и обысков.

В начале 1934 года, более точно я не запомнил, в своей квартире и в присутствии А.А. Ахматовой, других знакомых, меня и его супруги поэт прочел свое стихотворение «Мы живем…» о личности И.В. Сталина.

Хочу показать, что в то время мне исполнился 21 год и в окружении Мандельштама ко мне относились именно как к молодому человеку, по этой причине серьезные разговоры в моем присутствии не велись, да и Мандельштам, по моему убеждению, не был их сторонником.

На мой взгляд, к прочтению этого стихотворения никто из присутствовавших, и я в том числе, серьезно не отнесся, так как на нем внимание не акцентировалось и разговор продолжался на другие темы.

Что побудило Мандельштама к сочинению «Мы живем…», кроме как несерьезная эмоция, я показать затрудняюсь, однако, по-моему, ничего антисоветского в этом стихотворении не содержится.

При аресте О.Э. Мандельштама в мае 1934 года я не присутствовал, а когда пришел домой к нему после ареста, находившаяся там моя мать буквально выгнала меня прочь.

В мае 1934 года я возвратился в гор. Ленинград, где поступил на исторический факультет Университета и с Осипом Эмильевичем больше не встречался.

Со слов Надежды Яковлевны Мандельштам в конце 1950-х годов я узнал о смерти поэта, однако, как я понял, точной даты его гибели она не знала.

Также хочу показать, что последняя поставила меня в известность о том, что написала воспоминания о Мандельштаме, однако читать их мне не давала.

Протокол мною прочитан; с моих слов показания записаны правильно. Дополнений и поправок нет. Л. Гумилев.

Допросил и протокол составил:

Старший следователь Следственного отдела

КГБ СССР майор юстиции Д.А. Панфилов