Вскоре мы приехали на место, которое было описано нам как «палаточный лагерь» в пустыне. На самом деле он оказался большим кондиционируемым шатром, который раскинулся над мраморными полами и позолоченными ванными комнатами, в окружении трейлеров и вертолетов. Величественный монарх в длинных черных одеждах ожидал нашего прибытия. В отличие от некоторых моих американских коллег, которые всегда переходят сразу к делу, я обычно в знак своего уважения и дружбы начинаю официальный разговор с небольшой непринужденной беседы. Поэтому я решила продолжить тему верблюдов.

— Я хочу, чтобы вы знали, ваше величество, что его высочество считает, что верблюды некрасивы, — сказала я, показывая на принца Сауда.

Король улыбнулся и ответил:

— Полагаю, что его высочество несправедлив по отношению к верблюдам.

Мы с королем и принцем еще некоторое время вели непринужденную шутливую беседу, а затем король предложил всей нашей группе, которая состояла почти из сорока человек, включая представителей прессы, присоединиться к его тщательно продуманному обеду. Он проводил меня к бесконечно длинному шведскому столу, где двое стюардов следовали за нами. Там были десятки блюд, начиная с таких национальных любимых яств, как ягненок с рисом, и заканчивая омарами и паэльей. Журналисты и мои сотрудники, которые привыкли перекусывать в дороге, чем попало, чувствовали себя так, словно они попали в рай для гурманов. Официанты находились поблизости, готовые в любой момент пополнить наши тарелки. Я села рядом с королем во главе длинного П-образного стола с гигантским телевизором с плоским экраном в центре, предназначенным для того, чтобы король мог во время еды смотреть футбол и гонки по бездорожью. Он повернул регуляторы громкости до предела, чтобы никто в переполненном зале не мог услышать, что мы обсуждали. Я наклонилась к нему, и мы начали разговаривать.

В тот день мы проговорили четыре часа, обсуждая проблемы региона, включая Иран, Ирак, Израиль и палестинцев. Король был убежден в необходимости предотвратить создание Ираном ядерного оружия и призвал США занять более жесткую позицию относительно Тегерана. Он выразил надежду на то, что большему количеству саудовских студентов будет разрешено учиться в Соединенных Штатах, поскольку после событий 11 сентября 2001 года для них это стало сложнее. Это была весьма продуктивная встреча, которая показала, что наше сотрудничество имело прочную основу. Различия между нашими культурами, ценностями и политическими системами были огромны, но взаимное сотрудничество предоставляло бесценную возможность реализовать интересы Америки.

На следующий день я в очередной раз убедилась в том, насколько все было сложно. Мать Хумы, доктор Салеха Абедин, являлась заместителем декана в Дар аль-Хекма, женском университете в Джидде, где я договорилась провести встречу со студентами. Когда я вошла в зрительный зал, я увидела группу молодых женщин, волосы которых были покрыты хиджабами, а некоторые даже закрывали свои лица.

В арабском языке слово «Дар аль-Хекма» означает «дом мудрости», и я говорила студенткам о том, как много мудрости заключалось в том, что девочки наравне с мальчиками имели доступ к образованию. Я процитировала египетского поэта Хафиза Ибрахима, который писал: «Мать — это школа. Если вы наделите ее властью, то вы создадите великую нацию». Я рассказала о личном опыте обучения в исключительно женском коллективе — в колледже Уэлсли. Студентки засыпали меня самыми разными вопросами: от ядерных амбиций Ирана до бедственного положения палестинцев и перспектив реформ здравоохранения в Америке. Одна из них спросила меня, что я думаю о Саре Пэйлин и переехала бы я в Канаду, если бы она стала президентом США. («Нет, — ответила я, — я бы не сбежала».) Эти женщины были во много ограничены в своем ультраконсервативном обществе, но нельзя было сказать, что они были ограничены в интеллекте, энергии и любопытстве.

На протяжении всего мероприятия одна женщина из числа охраны, укутанная в черную материю с головы до ног, кроме двух крошечных прорезей для глаз, следила за всеми американцами. Она не позволяла кому-либо из мужского персонала или журналистов подходить к студенткам. Когда я заканчивала свое выступление, она подошла к Хуме и прошептала ей на ухо по-арабски, что она «хотела бы сфотографироваться с ней» (то есть со мной). Когда я закончила, Хума отвела меня в сторонку и указала на эту укутанную в черное женщину.

— Должны ли мы пройти в отдельную комнату для того, чтобы сфотографироваться? — спросила я из уважения к ее скромности.

Она кивнула, и мы зашли в небольшую комнатку. Затем, когда мы уже собирались сделать фотографию, женщина откинула паранджу, обнажив великолепную улыбку. Фотоаппарат щелкнул, и паранджа вернулась на свое место. Добро пожаловать в Саудовскую Аравию!

Почти ровно год спустя хрупкое равновесие наших отношений в Персидском заливе оказалось под угрозой. Волна народных протестов, которая началась в Тунисе и сокрушила Египет, продолжилась. Призывы к политическим реформам и новым экономическим возможностям распространились по всему Ближнему Востоку. Ни одна страна не осталась в стороне. Йемен почти развалился, и президент Салех был вынужден покинуть свой пост. Ливия погрузилась в пучину гражданской войны. Правительства в Иордании и Марокко провели острожные, но существенные реформы. В Саудовской Аравии королевская семья попыталась откупиться от своих граждан более щедрыми социальными программами.

Бахрейн, который предоставил свою территорию для базирования американского флота в Персидском заливе, был для нас крайне важен. В этой наименее богатой среди монархий Персидского залива стране демонстрации протеста приняли религиозный оттенок. Большинство шиитов протестовали против своих суннитских правителей. В середине февраля 2011 года толпы людей вышли в Бахрейне на улицы, требуя демократических реформ и равенства для всех жителей страны, независимо от конфессиональных особенностей. Они собрались на крупной транспортной развязке в центре Манамы (столицы страны), на так называемой Жемчужной площади. События в Тунисе и Египте вынуждали службы безопасности и обеспечения правопорядка во всех странах региона находиться в повышенной готовности, и ряд инцидентов, в ходе которых правоохранительные органы в Манаме ранее превысили свои полномочия, спровоцировали уличные демонстрации протеста возмущенных граждан.

Около 3 часов утра в четверг, 17 февраля, группа протестующих, которые разбили лагерь на Жемчужной площади, погибла в результате рейда полиции, что вызвало всеобщее возмущение. Однако суннитские лидеры Бахрейна и соседних стран Персидского залива не видели в шиитских протестах требований демократии. Они усматривали в этом лишь скрытое влияние Ирана. Они были обеспокоены тем, что их грозный соперник по ту сторону залива смог организовать массовые волнения с целью ослабления их правления и улучшения собственных стратегических позиций. Учитывая богатый опыт Ирана в данном вопросе, это нельзя было назвать необоснованным страхом. Однако он затмевал их восприятие законного недовольства своих граждан и вынуждал их применять силу.

Я созвонилась с бахрейнским министром иностранных дел шейхом Халедом бен Ахмедом Аль-Халифой, чтобы выразить свою обеспокоенность по поводу волны насилия и возможного выхода событий из-под контроля. Следующий день был решающим, и я надеялась на то, что его правительство предпримет шаги, чтобы избежать дальнейшего насилия во время похорон и пятничной молитвы, которые стали поводом для мобилизации оппозиционных сил в стране. Применение силы в ответ на мирные протесты совершенно однозначно привело бы к большим проблемам.