Наевшись, она откинулась на спинку и заговорила, обращаясь к пляшущему пламени стоявших на столе ламп:

– Дарителям пира сердечное спасибо. Открывшим ворота благодарность. Той, кто здесь правит… – Герта запнулась, не найдя подходящих слов. И впервые жестко и беспощадно представила, что она наделала. Внесла в жилище мира и света грех и зло – собственные грех и зло!

По ту сторону стола распахнулась дверь. За ней горел неяркий свет. И комнату наполнил сладкий запах цветущего летнего луга, бессловесный говорок веселого ручья, жужжание деловитых пчел, легчайшее дыхание ветерка в отягощенных цветами ветвях.

Казалось, та, кто обитает здесь, не судит ее, как она сама себя судила. В сердце Герты пробился крошечный росток надежды. Цепляя сапогами широкие штанины, она шагнула вперед – не медля, не противясь, а так, будто шла к цели и знала, зачем идет.

Ее окутали струйки дыма, запах усилился. Герте почудилось, что дым стал осязаемым, обнимал ее тонкими руками. Запах трав кружил голову, она чуть не споткнулась, подходя к ложу. И устало опустилась на него, закрыла глаза.

Свет был золотистым, как спелые осенние яблоки, тяжелым, как тот металл, что так ценят мужчины. Он поднимался столбом от пола или от земли и уходил в такую высь, куда Герта, как ни задирала голову, не могла заглянуть. Она видела теперь, что там нет тверди, хотя ее взгляд и встречал преграду. И это непроницаемое для взора пространство билось в такт биению сердца.

Как ни прекрасна была светящаяся колонна, в ней было что-то устрашающее, почти угрожающее. Герта, не задумываясь, преклонила колени. Ей захотелось протянуть руки к этому свету, взмолиться о прощении, но ее руки, ее ладони были прикованы к лежавшему в них. Она обратила взгляд от света на свою ношу.

Ребенок выглядел человеческим, вполне человеческим, только темным, насквозь темным. И все же в маленькой его груди отозвалась на свет колонны ясная мерцающая золотая искорка.

– Госпожа… – Герта не знала, сказала ли это вслух. Слова здесь шли прямо от сердца, от глубочайших мыслей, от той части пришедшего, что была истиной, и только истиной. – Я согрешила против жизни, которая есть благо. Пусть наказание за это падет на меня, а не на мое дитя. Не должны невинные страдать за виновных.

Вспышка света обожгла ей глаза. Хлынули слезы. Не те ли слезы, которых она не проливала с тех пор, как зло, свойственное ей подобным, уловило ее в свои гнусные сети?

Герта ждала ответа. Его все не было, и в ней пробудился страх. Вся сила ее, вся отвага ушли на то, чтобы не отводить глаз от слепящего сияния. Она дрожала, словно объятая холодом, который отрезал ее не только от милосердного света, но и от простой жизни.

Она закричала. Если это – смерть…

– Только не дитя!

Это была не мольба – требование. И Герта перепугалась еще сильнее, потому что от Сил не требуют – их молят, упрашивают.

Свет погас, словно, моргнув, закрылись ее измученные глаза. Ей привиделось теперь другое…

Перед ней выстроились камни – выстроились по порядку, образуя колесо. Сама она словно зависла над ним в воздухе. С земли это виделось по-другому, но девушка уже дважды побывала в этом месте и узнала его – обиталище Жаб.

Дьявольское зеленоватое свечение исходило от приземистого камня в центре колеса. Герта готова была к тому, что эта зелень потянется к ней, лишенной всего, что когда-то защищало ее от этих Древних.

Однако Жабы, если и были там, ее как будто не замечали. Теперь она двигалась – словно отрастив крылья и мерно, неторопливо взмахивая ими. Она проплывала над лабиринтом скал изнутри к окружности. И заметила кое-что еще. В конце нескольких дорожек, ведущих в Жабью паутину, стояли – прямые и строгие, словно преграждая проход, – голубовато светящиеся камни. Три дорожки были заграждены ими, три оставались открытыми. В голове у девушки пронеслась мысль, что она должна была знать это с самого начала, что это знание дремало в ней, а теперь пробудилось.

Это были запоры, наложенные когда-то на Жаб Гриммердейла, чтобы те не тревожили людских сновидений, не отзывались на призывы глупых или злых людей – таких, какой и она была, когда впервые разыскала их. Жаб нужно запереть снова. Герта глубоко вздохнула. Если таков ее долг, она готова его исполнить.

Затем к ней пришло предостережение. Она, пытавшаяся использовать Жаб в своих целях, стала для них уязвима. Вблизи их владений ей грозила гибель страшнее, чем смерть или телесные раны. Выбирать она должна сама. Спасет ли она Эльфанор? Даже в этом не было уверенности, лишь надежда, но надежда эта была сильна, могла увести далеко, послужить пищей и питьем, опорой и облегчением усталости. И Герта, напрягая всю волю, держалась за эту надежду.

В лицо ей снова ударили горные ветры. После пробуждения девушку вновь ждал накрытый стол. Во дворе она нашла накормленных, оседланных и навьюченных коней. Солнце уже коснулось верхушек холмов, когда она тронулась в путь, забирая на восток и обходя населенные долины.

Теперь она высматривала по дороге приметы, которые видела лишь однажды. Прежде всего следовало избегать встречи с забредшими слишком далеко охотниками и пастухами Нордендейла. На ее счастье, жители долин обходили места Древних и чурались их дорог.

Если дорога к святилищу Гунноры была нахоженной, то эта, изгибами уходившая к востоку, скоро затерялась. За границей Нордендейла предстояло свернуть на юг, к Жабьему кругу, уже напрямик, без следа дороги.

Подгонять лошадей она не решалась. Дорогу за зиму перегородили оползни и камнепады. Герте вместе с дремавшей в колыбельке Эльфанор то и дело приходилось спешиваться и вести животных на поводу, прощупывая дорогу древком копья. Они пока не артачились, и она видела в том добрый знак – чутье животных, много острее ее чутья, предупредило бы о западне.

После целого дня пути она, укрывая девочку плащом, кое-как отоспалась в гнездышке из сухой травы и листвы, которое устроила себе среди бурелома. Второй день выдался пасмурным, туманным, с пропитывавшей одежду моросью.

Она поравнялась с Нордендейлом – уже достижение. Герта позволила себе постоять, всматриваясь вниз, отмечая перемены в полузаброшенном бесхозном поместье, которое видела в прошлый раз. В садах виднелись люди, на склоне паслись овцы. Но ее глаза сами отыскали одну из башен замка. На свежем ветру не бился стяг. Стало быть, в замке хозяина нет. Где же он? Герта прикусила палец под перчаткой. Одно место, куда он мог бы направиться, она хорошо знала. Литендейл! Если он вздумал ее искать… Она встряхнула головой, как будто от этого могли улечься взбаламученные мысли. Нет, сейчас она не хотела думать ни о чем другом, только о том каменном колесе над Гриммердейлом.

Здесь было мало пропитания для коня и пони. Оба тянулись к зелени, покрывшей уже склоны холмов. Все ее умения и твердость уходили на то, чтобы удержать их на дороге. В полдень она подкупила животных раскрошенными на камне дорожными галетами – те жадно съели их и слизали все до крошки.