Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С грустью и участием прочел я о том, что Вы, дорогой Афанасий Афанасьевич, жестоко скучаете. Это было видно и из некоторых прежних Ваших писем.
Я верю Вам, я догадываюсь, что это, должно быть, иногда ужасно, вспоминаю при этом две-три эпохи из моей прежней жизни, чтобы уяснить себе Ваше состояние, но личным чувством понять Вас, к счастию своему, не могу. Именно здесь, в Оптиной, именно теперь, эти последние годы, я не знаю, что такое скука! Да и вообще я ее в жизни мало знал, а когда случалось нечто в этом роде, то, понятно, это хуже всего на свете! Послушайте, что я Вам по секрету скажу. Я помню все Ваши беседы хорошо. Раз я, уходя, протянул Вам руку «через порог», Вы отступили и меня заставили вернуться, говоря: «Без суеверий нет человека».
Вспомните также, что любимый Вами Шопенгауэр верил в колдовство как в особого рода естественный факт.
Итак, послушайтесь моего суеверия и давайте поколдуем вместе.
Вставши утром, каждый день в течение трех, например, месяцев, креститесь на образ и приговаривайте мысленно: «Господи, пошли мне веру в Церковь и загробную жизнь». И больше ничего!.. Придет вера – пройдет старческая скука (или хоть значительно уменьшится).
Я не могу требовать, чтобы Вы сразу стали чувствовать то, что я чувствую, когда читаю или слышу: «Верую во Единого Бога Отца…», «И во Едину Соборную Апостольскую Церковь…», «Чаю воскресения мертвых…» и т. д. Подобною силой внушения я не одарен… Но я прошу Вас допустить сначала, что это особого рода весьма распространенное и миллионам людей доступное колдовство. И этого довольно… В самом решительном согласии на подобный опыт есть уже некоторый оттенок духовного смирения: «Кто знает! Я наверное не знаю! Нечто мистическое и разумом моим я отвергать не могу!» и т. д.
А-в4 совершенно прав, говоря: «Я хочу верить и буду верить!» «Хочу» и потому стремлюсь; стремлюсь и потому готов и просить Кого-то!.. А этот «Кто-то» сказал: «Просите – и дастся вам; толцыте и отверзится вам».
Не доводам моим слабым подчиняйтесь, а верьте моему личному опыту, точно такому же ровно двадцать лет тому назад на Афоне! Аминь… Помози Вам Господь, а я Вас очень люблю и жалею так, как жалеешь того, которого при этом искренне уважаешь!
Уважающий Вас К. Леонтьев
P. S. Мне очень было приятно есть Ваши «бифштексы», но, зная доброту Марьи Петровны5 и любезность ее, я убежден, что ей угощать меня было еще приятнее, чем мне есть. Будучи осенью этой в Москве и не без хлопот, я позволил себе опять есть мясо, и по бессилию, и во избежание лишних забот об особой пище, которую доставать труднее, но, возвратившись домой, я опять от него отказался, ибо я уже третий год здесь не ем его, по благословению старца, и нахожу в этом маленьком отречении большую «суеверную» отраду.
Вот видите, Вы откровенны, и я тоже…
Скажите Вл. С. Соловьеву, что его равнодушие ко мне очень меня огорчает. А ведь он меня очень любит.
Бог с ним, право! Такой уж у него фанатизм своей проповеди, что все чувства забываются.
Впервые опубликовано в журнале: «Русское обозрение». 1893, апрель. С. 842–844.
1 «Анализ, стиль и веяние» — книга Леонтьева «О романах Л. Н. Толстого. Анализ, стиль и веяние» (1890, изд. 1911), содержит ценные наблюдения над стилем Толстого, эволюцией его эстетики, интересные сопоставления «Войны и мира» и «Анны Карениной» (Краткая литературная энциклопедия. Т. 4, М., 1967. С. 139.). Толстовед H. Н. Гусев считал эту работу «замечательной».
2 …оба тома Ваших интересных воспоминаний. – Фет приступил к своим мемуарам в 1860-х гг. и начал со времени службы в гвардии и знакомства с петербургским кругом литераторов (1853–1856). В дальнейшем он довел их до 1889 г. (Фет А. Мои воспоминания. Ч. 1–2. М., 1890).
3 Гюстав Флобер (1821–1880) – классик французской литературы, романист, глава реалистической школы.
4 А-в — неустановленное лицо.
5 Марья Петровна — М. П. Шеншина, урожд. Боткина, жена А. А. Фета.
226. К. А. Губастову
10 декабря 1890 г. Оптина Пустынь
Вы уже второй раз, дорогой и незабвенный Константин Аркадьевич, спрашиваете мое мнение о «Крейцеровой сонате» Толстого1. Вообразите – я ее не читал. У здешнего предводителя кн. Оболенского2 она есть в рукописи, и он мне предлагал ее, предупреждая, что рукопись неразборчивая. Я, уже будучи давно крайне недоволен Толстым последнего периода (с 82–83 года), отказался трудиться над чтением вещи, которая, вероятно (думал я), меня только раздражит. Я читал только критики на нее в наших консервативных газетах. Судя по этим-то критикам, вижу, что я отчасти ошибся в своих предположениях, отчасти же нет. Я думал: «Опять какая-то буржуазная мораль без таинства, без религии!» Оказалось, это только отчасти так. Критик «Московских ведомостей» Говоруха-Отрок (Юрий Николаев, как он подписывается) – человек лет 35, не более – прямо указывает на то, что исход из брачных затруднений и опасностей должен быть старый: «брак вовсе не осуществление идеальной любви, а таинство; лучше этого ничего не придумаешь. Тогда и проза брака, и его тревоги могут озариться высшим смыслом, вне сердечного идеализма стоящим».
Я, конечно, совершенно согласен с ним (или, вернее сказать, он – Говоруха-Отрок – со мной согласен, так как при первом знакомстве со мной в нынешнем августе в Москве он рекомендовался как много обязанный мне «ученик», и мне другие люди говорили, что он, еще живя прежде в Харькове, после своего обращения из нигилизма читал и даже выписывал мои книги).
Да! Идеализм сердечный один без помощи «страха Божия» и веры в таинство, т. е. без помощи мистики христианской, не может налагать узду на поведение наше в семье и после охлаждения плотской страсти… Знаю это по горькому опыту!
Итак, я был прав, предполагая, что Толстой и знать не хочет «таинства». Но я ошибся в другом: я воображал, что он и в своей повести этой проповедует опять то же, что года 3–4 тому назад: «надо без всякого таинства сойтись с одною женщиной и