– А может, он сейчас попросту где-то еще, – заметила моя мать.

– Вот-вот, – согласился Эверар, – и снова готовит нам какие-нибудь чудовищные неприятности.

– Нет, – покачал головой я.

– Но почему? – подивился Рошаманд. – Почему он доволен и спокоен?

Он задал свой вопрос очень искренне, а в лице его я впервые различил отблеск неподдельной боли.

Прежде, чем ответить, я немного подумал.

– Потому что теперь он видит и слышит отчетливей, чем прежде. А он так давно об этом мечтал. Видеть, слышать и познавать мир, физический мир, наш мир. И он наблюдает, учится, познает новое, как никогда прежде.

– Но, – подала голос Зенобия, подруга Грегори, – уж верно, он видел и слышал, когда находился в теле Акаши, еще до Мекаре.

– Нет, – возразил я. – Не видел и не слышал. В те времена он еще не умел этого.

Пауза.

Находящиеся в комнате великие умы осознают сказанное.

Амель во мне издал тихий выразительный смешок, без тени насмешки, зато исполненный чуда, на какое я и надеяться не смел.

Я поднял руку, призывая аудиторию к терпению.

Очень хотелось спать. Утро уже подкрадывалось к самым младшим из нас коварными обжигающими пальцами. Скоро подкрадется и ко мне.

– Роуз и Виктор, – произнес я. – Грядущий день станет последним днем на земле, когда вы можете видеть солнце, когда оно еще друг вам. – Горло у меня вдруг сжалось. Я сглотнул, стараясь говорить ровно. – Проведите же этот день по своему усмотрению, но будьте мудры и осмотрительны, и возвращайтесь к нам на закате… подтвердить свое решение.

Мой сын так и сиял. Роуз рядом с ним оглядывалась в безмолвном изумлении. Я улыбнулся, поднес пальцы к губам и послал детям ласковый воздушный поцелуй.

Потом я быстро покинул комнату. Будет еще время обнять их – и поплакать, да, поплакать, сжимая в объятиях их теплые и нежные смертные тела. Через тринадцать часов, когда ночь накроет вековой мантией бескрайний Сад Зла, предначертанный нам мир.

Укладываясь спать во французской библиотеке, я тихонько обратился к Амелю:

– Ты так тих, удивительно тих, но я знаю, что ты здесь.

– О да, я здесь, – ответил он. – Все ровно так, как ты им и сказал. Ужели ты сомневаешься в собственном объяснении? – Наступила пауза, но я знал, что он собирается сказать что-то еще. И дождался. – Много лет назад, еще смертным мальчишкой в вашей французской деревеньке… У тебя был друг, друг, которого ты любил.

– Никола.

– И вы с ним много разговаривали.

– Да.

– Часами напролет – днями, ночами, неделями и месяцами…

– Да, мы очень много разговаривали тогда, мальчишками.

– А помнишь ли ты, как вы называли их, эти ваши долгие часы разговоров?

– Мы называли это – говорить по душам, – сказал я, гадая, откуда ему это известно. Потому, что я это знаю? Способен ли он рыться в моей памяти, даже когда я сам этого совсем не вспоминаю? Меня клонило в сон, глаза слипались. – Беседы по душам, – повторил я. – И они длились и длились…

– Ну вот, а у нас теперь – наши беседы по душам, правда? – спросил он. – И наши беседы будут длиться вечно. Нам некуда спешить.

Меня омыло дивное тепло, словно бы окутало одеялом любви.

– Да, – прошептал я. – Да.

На закате разнеслась весть, что я предстану перед своими подданными в парке – в уединенном уголке, надежно скрытом от людских глаз. Облачившись в новенький камзол из алого бархата, черные брюки и позаимствованные у щедрого Армана элегантные ботинки, я на старомодный лад обвязал горло атласным платком и собрался уже отправляться в путь, как обнаружил, что Сет и Грегори идут вместе со мной. Они ни за что в мире не позволили бы своему принцу выходить в народ без охраны. Торн и Флавий тоже безмолвно присоединились к нам.

Я не стал возражать.

В восемь часов на назначенном месте собралось около семидесяти пяти юных вампиров, так что мне не слишком трудно было поприветствовать каждого рукопожатием и лично пообещать, что в будущем мы станем вместе трудиться на благо нашего народа. Все они причастились Крови в молодом возрасте. Большинство из них пришло в черном: одни одеты в элегантном и романтичном старинном стиле, другие щеголяли самыми впечатляющими нарядами современности. Однако встречались среди них и оборванцы в лохмотьях, с копной грязных нечесаных волос – однако все окружали меня с равным энтузиазмом, с распахнутыми сердцами и трогательной готовностью следовать за мной куда угодно. Было там и несколько вампиров постарше, ровесников Луи или даже мне. Но не древнее.

Встав в центре образованного ими круга, я провозгласил, что отныне я их принц и никогда не подведу их. Рассказывать, что я стал хранителем Священного Источника, я не стал – не счел нужным объявлять это столь вульгарным образом и в таком месте. Да и вообще, пусть лучше это станет известно не от меня лично. Однако я заверил, что Голос больше не станет лютовать – с этим покончено.

Здесь царила умиротворяющая тьма, даже определенный покой: вдалеке виднелись выстроившиеся по бокам парка небоскребы Манхэттена, над головами у нас нависали ветви деревьев. Однако я знал, что надо побыстрее заканчивать. Вокруг полно любопытных смертных. Не хватает еще, чтобы нам помешали.

Я пообещал, что отныне все они могут рассчитывать на мои наставления.

– Я скоро обзаведусь двором, и любой из вас сможет прийти ко мне, ибо там найдется место для странников – для всех странников. А голос Бенджи Махмуда не перестанет снабжать вас ценными советами. Но если мы все прекратим вечные стычки и сражения между группировками и начнем жить в гармонии друг с другом, окружив наш народ строгой тайной, у нас должны быть законы – да-да, то самое, с чем я сражался всю свою жизнь – законы, а с вашей стороны – добрая воля и готовность повиноваться им ради вашего же собственного блага.

Снова тот негромкий, но могучий рев одобрения, что доносился до нас с тротуаров перед домом лишь ночь тому назад.

– Вы должны покинуть этот город и больше не собираться толпами перед «Вратами Троицы». Убедительнейше прошу вас, разойдитесь.

Кивки, одобрительные возгласы со всех сторон.

– Как ни велик этот город, а все же ему не под силу прокормить столько охотников, так что найдите себе охотничьи угодья там, где вы сможете питаться злодеями, не трогая невинных. Поймите! Именно так вы и должны поступить, иного выбора нет.

Снова согласный хор одобрения. Какими же пылкими и чистыми казались они сейчас, объединенные общим порывом.

– Нету таких причин под луной и под звездами, – продолжал я, – что помешали бы нам добиться процветания. И мы добьемся его!