Потому что мне даже не пришлось долго размышлять, прежде чем я ринулся в атаку.

Тело словно знало, что происходит, и сочло это достойным поводом для последнего рывка за пределы своих возможностей. Все оставшиеся силы — физические и магические — объединились в этом выпаде. Астерис с ревом вырвалась на поверхность моей кожи, вцепилась в мой клинок, в мои руки. Мои руки в последний раз смогли поднять вес меча.

Я прыгнул на Саймона, расправив крылья, чтобы нанести последний удар, и вогнал меч ему в спину, вложив в этот удар все силы магии, разрывая его изнутри.

Черный свет застилал мне глаза.

Саймон издал звериный рык и повернулся на месте. Единственным куском мира, за что мне удалось уцепиться, была рукоять моего меча. Все остальное ушло в небытие.

Я только что высвободил что-то в Саймоне, и теперь его удары не вызывали ничего, кроме дикой ярости. Исчезли последние остатки расчетливого воина. Он практически набросился на меня с зубами и ногтями.

Он отбросил меня к стене. Его рука врезалась в мое горло, прижав к камню.

Я ничего не видел. Не чувствовал ничего, кроме своей хватки на рукояти.

И этого мне было достаточно.

Потому что, когда его пальцы сжались вокруг моего горла, когда его лезвие снова и снова входило в мою плоть, я вцепился в рукоять всеми силами и надавил.

И давил. И давил.

Лезвие рассекло кожу, мышцы, органы.

Он был настолько далеко ушедшим, что показалось, что рана настигла его только через вечность. Медленно его глаза, красные и бешеные, стали отстраненными.

По крайней мере, — подумал я про себя, — мне удалось увидеть, как это выглядит.

Его рука замерла в середине взмаха. Мои силы иссякли. Рука, перепачканная кровью, соскользнула с меча, который теперь прочно сидел в его торсе.

Я уже не мог дотянуться до него.

Внезапно давление ослабло, кто-то схватил Саймона и оттащил его от меня.

Размытое изображение застывшего лица Саймона сменилось лицом Орайи.

Это была радостная сделка. Я пытался сказать ей об этом, но не мог говорить.

Ее глаза были такими широкими и яркими, как две серебряные монеты. Она сказала что-то, что я не расслышал из-за прилива крови к моим ушам. Она дрожала.

Не надо выглядеть такой испуганной, принцесса, — попытался я сказать ей. Но когда я попытался выпрямиться, я только упал на колени.

И все вокруг потемнело.

Глава

73

Орайя

— Райн!

Я не хотела выкрикивать его имя. Оно вырвалось из моего горла, когда он упал. Я не столько услышала, сколько почувствовала его — поток эмоций, слишком сильных, чтобы оставаться внутри меня.

Я выбежала из этих туннелей в недра гребаного ада.

Это зрелище потрясло меня, повергло в ужас. В небе темнели сражающиеся в бою воины, а песчаная земля руин была залита цветущими брызгами крови, стекавшими с тел сверху. Вдалеке, за скалами, наши наземные войска сцепились в бою с Кроворожденными — люди, хиаджи, ришаны, Кроворожденные — все рвали друг друга на части.

Ни одна история про ужасы не может сравниться с этим. Ни один кошмар. Даже тюрьма богов не могла быть хуже этого.

И все же ничего не было ужаснее, как видеть Райна в таком состоянии, собранием раздробленных тканей и порванной плоти, лежащего на земле.

Внезапно я оказалась на территории Колизея во время финального испытания. Вдруг я снова его потеряла.

— Райн! — Я схватила его за потрепанную кожу доспехов и сильно встряхнула. — Вставай. Вставай, черт возьми!

Его голова запрокинулась. Я ожидала размытых морганий, полуулыбку, фразу вроде: «Пошла ты, принцесса».

Но вместо этого получила ничего.

Я прижала руку к его груди. Или, по крайней мере, попыталась, хотя это требовало от меня невозможного — найти участок кожи, на котором не было бы открытой раны.

Грудь поднялась и опустилась. Очень слабо.

Он был жив. Но я знала, что это ненадолго. Я столько лет чувствовала, что смерть нависает надо мной. Я знала, каково это, когда она рядом.

Краем глаза я заметила, как Саймон зашевелился. В этот момент он был чудовищем, гротескной марионеткой из скрюченной плоти и крови. Но эта магия, эта чудовищная, ужасная магия, не давала ему покоя.

Я снова потрясла Райна.

— Райн. Я запрещаю тебе умирать на моих руках. Ты понял? Вставай, черт возьми. Ты поклялся мне… ты поклялся…

Никогда больше, — обещал он мне тогда, на источниках. Он поклялся мне, что никогда больше не предаст меня.

А его смерть — была самым большим предательством.

Нет. Нет, я не могла этого допустить.

Я выхватила свой клинок и снова разрезала руку, вливая кровь в приоткрытые губы Райна. Она стекала и жалко вытекала из уголка его рта, бесполезная.

И все равно он не двигался.

Все остальное в моем сознании просто исчезло. Горе разгоралось внутри меня, неконтролируемо захлестнув меня.

Позади меня Саймон снова дернулся, из его разрушенного тела вырвались булькающие стоны.

А надо мной с небес лилась кровь.

Вокруг меня мои люди пали под клинками моих врагов.

Передо мной погибал мой муж.

А в моей руке, прижатой к обожженной плоти, была сила, достаточная для того, чтобы покончить со всем этим.

Всю свою жизнь я мечтала стать тем, кого можно бояться. Это была мечта моего отца, которую он воплотил в жизнь с того самого момента, как я поняла, что нужно развивать силу, которую он от меня ожидал, и искоренять слабости, которые он не одобрял.

Если бы я использовала кровь бога, я бы точно стала той, кого нужно бояться. Я стала бы более ужасающей, чем Саймон. Я могла бы уничтожить его. Септимуса. Кроворожденных. Я могла бы убить всех врагов и сделать так, чтобы никто и никогда больше не сомневался, и не угрожал ни мне, ни моему народу.

Обо мне будут слагать легенды.

Но это была бы сила разрушения.

Я не смогла бы спасти Райна.

Я раскрыла ладонь. Кожа потрескалась и кровоточила, обагренная силой флакона, который я прижимала к ней. Но это уродство лишь подчеркивало сияние того, что находилось в нем: кровь была цветов вселенной на фоне темных теней ночи.

Это было так невероятно красиво.

Я моргнула, и слеза скатилась по моей щеке.

Я не хотела бы вновь обрести потерю. Еще одну личность. Я не могу.

Да, эта кровь может быть использована как инструмент разрушения. Но как еще ее можно использовать?

Когда-то я бережно хранила грязные бокалы для вина моего умершего отца. Я куталась в его