наступит день, когда Ниаксия принесет великую расплату. И когда этот день наступит, ты должна быть готова встретить ее недовольство.

Богиня, черт возьми, помоги нам.

И может быть, я была дурой, но все же я не колебалась.

— Да, — сказала я. — Я понимаю.

— Я вижу твою правду. Я вижу возможности в вашем будущем. Я вижу, что многое еще впереди. И по этой причине я дарую вам двоим узы Кориатиса.

Слова были настолько невероятными. Сначала я даже не могла их понять.

— Спасибо, — попыталась сказать я, но это слово утонуло в моих всхлипах.

— Быстрее, — сказал Акаэджа. — Он умирает.

Мой взгляд упал на лицо Райна — неподвижное, избитое, залитое кровью, с искаженными до неузнаваемости чертами. И все же почему-то в памяти всплыл образ того самого лица в нашу брачную ночь. В ту ночь он обещал мне себя, а я не могла предложить ему того же.

— Будет больно, — предупредила Акаэджа.

Она коснулась моей груди, прямо над сердцем.

Больно — это не то слово. Я задохнулась от агонии, словно кто-то пронзил меня насквозь, схватил сердце и протащил его через грудную клетку.

И все же я не вздрогнула, не закрыла глаза. Я смотрела только на лицо Райна. Сквозь дымку боли я услышала наши свадебные клятвы:

Я отдаю тебе свое тело.

Я отдаю тебе свою кровь.

Я отдаю тебе свою душу.

Акаэджа отняла руку от моей груди, медленно, как будто оттягивая большой груз, и прижала ее к руке Райна. Нас охватил ослепительный белый свет.

Боль усилилась.

От этой ночи и до конца ночей.

Я согнулась, прислонившись лбом к лбу Райна.

От рассвета до конца наших дней.

Акаэджа отвела руки назад, между ними появилась нить света.

— Я скрепляю эти сердца. — Ее голос пронесся по воздуху, как вода. — Их души едины. Их сила едина. С этого момента и до тех пор, пока их нити не пересекутся на этом смертном одре.

Она раскинула руки, двадцать длинных пальцев сплели наши судьбы, а затем, одним резким движением, натянули нити.

Я обмякла, не в силах пошевелиться, вздохнуть. Глаза зажмурились. В голове не было ничего, кроме пяти слов:

Я отдаю тебе свое сердце.

Слова, которые я не хотела и не могла сказать Райну той ночью. Клятва, которую я не могла дать.

Теперь я шептала эти слова снова и снова, цепляясь за них, в то время как сама моя душа разрывалась на части и восстанавливалась.

— Я отдаю тебе свое сердце, — прошептала я, прижимаясь к его коже. — Я отдаю тебе свое сердце. Я отдаю тебе свое сердце.

Свет померк. Боль утихла.

Акаэджа звучала очень далеко, ее голос был похож на волну, накатывающую на берег, когда она сказала:

— Дело сделано.

Слова растворились в небытии.

И я тоже.

Глава

76

Орайя

Мне не снился Винсент.

Мне вообще ничего не снилось.

Я ОТКРЫЛА глаза, и увидела над собой голубой лазурный потолок. Это был тот же самый потолок, глядя на который я просыпалась каждый день на протяжении почти двадцати лет. Но в этот раз, с того самого первого мгновения, все было по-другому. Как будто произошла перестройка моей внутренней сущности.

Я чувствовала себя… сильнее. Как будто моя кровь пульсировала в моих венах с большей силой.

И…

Я положила руку на грудь. На сердце.

И… ослабла.

Как будто часть моей души, самая уязвимая часть меня, находилась теперь вне моего тела.

В голове пронеслись события битвы, не совсем по порядку, а потом я резко поднялась на ноги.

Все мысли разлетелись, кроме его имени.

Райн.

Моя комната была пуста. Рядом с кроватью стоял незанятый стул, на тумбочке — несколько пустых чашек и тарелок, как будто кто-то был здесь, но только что ушел.

Райн.

Я откинула одеяло и встала, но тут же рухнула обратно на кровать, почувствовав головокружение, от которого у меня свело живот. Странное прикосновение к сознанию вывело меня из равновесия, как будто я видела что-то краем глаза, чего не было, или наблюдала эту комнату под другим углом.

Матерь. Наверное, я действительно ударилась головой.

Я снова поднялась на ноги и вышла в гостиную, затем распахнула дверь своей комнаты.

Райн.

Я не была уверена, откуда я знаю, где именно он находится. Только то, что, не задумываясь, я подошла к его покоям и…

Дверь распахнулась как раз в тот момент, когда мои пальцы коснулись ручки.

Он был жив.

Он был жив.

Я больше ничего не воспринимала в нем, только то, что он здесь живой, и стоит прямо передо мной, и живой, и улыбается, и живой.

А потом его руки обхватили меня, а мои — его, и мы обнимали друг друга минуту и вечность, как две воссоединившиеся половинки. Я уткнулась лицом в голую кожу его груди и зажмурила глаза от слез.

Долгое время мы так и стояли.

А потом, в конце концов, он прошептал мне в волосы:

— Значит, ты скучала по мне.

Высокомерный придурок, подумала я.

Но вслух я сказала:

— Я люблю тебя.

Я почувствовала его потрясение от этих слов — действительно почувствовала, как будто это была мое собственное потрясение. А затем последовала волна удовлетворения, словно солнце осветило мое лицо.

Его руки сжались.

— Хорошо. Потому что теперь ты действительно застряла со мной навеки.

Я усмехнулась, но звук был приглушен его кожей и прозвучал гораздо слабее, чем я предполагала.

Его губы прижались к моей макушке.

И он прошептал:

— Я тоже люблю тебя, Орайя. Богиня, черт возьми, помоги мне, я люблю тебя.

ОН ЗАТАЩИЛ меня в свою комнату, хотя это было больше похоже на спотыкание: мы оба не хотели отпускать друг друга достаточно долго, чтобы как следует закрыть дверь, не говоря уже о том, чтобы идти. Потребность быть физически близкой к нему была дезориентирующей — словно наши души соединились, оставив нас с врожденной потребностью быть как можно ближе к нашей плоти. Это не было сексуально — или по крайней мере, не было сексуально прямо сейчас. Это было глубже. Более интимнее.

Через несколько мгновений я поняла, что наши сердцебиения совпадали — его слегка участились, а мое замедлилось. Я поняла это, потому что чувствовала его сердцебиение так же, как и свое собственное.

Он заметил это в то же время, что и я.

— Странно, — прошептал он. — Не правда ли?

Странно — это