Так, по наущению Елизаветы, Эссекс выдвинулся на север с войском в четыре тысячи человек, чтобы дать бой Тирону. Ирландский предводитель выставил куда более многочисленное войско, и Эссекс согласился встретиться с ним для переговоров с глазу на глаз без свидетелей возле переправы на реке Лаган. Что они обсуждали и о чем договорились — неизвестно, однако, когда сообщения о встрече достигли Лондона, враги Эссекса с энтузиазмом принялись распространять слухи о предательстве. Тирон и Эссекс действительно договорились о перемирии, но остальные подробности покрыты завесой тайны. С этого времени граф упорствовал в неподчинении королевским распоряжениям. Вопреки приказу оставаться со своим войском, 24 сентября он покинул Дублин и отплыл назад в Англию.

Как Эссекс предвидел и боялся, его злополучная кампания обросла слухами и подозрениями при дворе. Враги графа воспользовались его отсутствием, чтобы распространять клеветнические сообщения о его поведении. Еще до отплытия из Ирландии он написал своей госпоже досадливое письмо: «Однако почему я говорю о победе или успехе? Разве не всем известно, что от Англии я не получил ничего, кроме лишений и душевных ран? Разве в армии не судачат, что я лишен благосклонности вашего величества и Вы уже считаете, что и я, и моя кампания обречены на провал?»

Сообщалось, что Эссекс планировал остаться в Ирландии во главе своего войска до самой смерти королевы; тогда бы он смог вернуться героем-победителем. Сама королева считала, что он вступил в сговор с Тироном. Она заявила Фрэнсису Бэкону, что «во всех его действиях проглядывают собственные корыстные мотивы». Королева повысила Роберта Сесила до судебного распорядителя в Суде по опеке и ливреям — завидная должность, о которой мечтал сам Эссекс. Старший брат Сесила стал председателем Северного совета и занял не менее престижное положение.

Эссексу не терпелось как можно быстрее прибыть ко двору, располагавшемуся в тот момент в Несравненном дворце (Nonsuch Palace) в Суррее. Через четыре дня после отплытия из Дублина Эссекс прибыл во дворец и бросился в личную опочивальню королевы. Он застал Елизавету «только что вставшей с постели, с неприбранными волосами». Эссекс склонил перед ней колени во время их разговора, который, казалось, несколько приободрил его. Впрочем, настроение королевы резко изменилось после ухода графа. Когда ее крестник Джон Харрингтон встал перед ней на колени, она воскликнула: «Боже правый, какая из меня королева! Этот человек мной повелевает! Кто дозволил ему приходить сюда в такую рань? Я послала его по другим делам».

Эссекса призвали в тайный совет для допроса о его поведении в Ирландии. Советом руководил Роберт Сесил. Советники обвинили Эссекса в неподчинении королевским приказам и самовольном уходе с его поста в Ирландии; его упрекали в слишком щедрой раздаче «незаслуженных» рыцарских титулов и во вторжении в королевскую опочивальню без спроса. Его ответы затем передали королеве, которая сообщила, что «немного поразмышляет над ними». Эссекса тем временем посадили под домашний арест в Йорк-Хаус под наблюдением лорда-хранителя, а Елизавета удалилась в Ричмонд. По воспоминаниям одного из современников, Роулэнда Уайта, прислуга Эссекса «боялась встречаться, гулять и веселиться — не дай бог, накличут беду». А тем временем враги Эссекса беззаботно проводили время за совместным обедом.

Как писал один из придворных осенью 1599 года, «время крайне опасное, ибо главы обеих фракций сейчас здесь, и не знаешь, как себя с ними вести. За тобой наблюдают тысячи глаз, следят за каждым твоим шагом — как же счастливы те, кто живет вдалеке отсюда». Тот же самый Уайт назвал имена главных членов группировок. На стороне сэра Роберта Сесила были графы Шрусбери и Ноттингем, а также лорды Говард и Кобэм вместе с сэром Уолтером Рэли и сэром Джорджем Кэрю. Эссекса поддерживали графы Саутгемптон, Вустер и Ратленд, лорды Маунтджой и Рич. Можно предположить, таким образом, что способность королевы держать в руках бразды контроля над придворной жизнью была не столь сильна, как прежде. Придворные уже не составляли единое целое, повинующееся ее воле.

К началу 1600 года атмосфера при дворе начала накаляться. Кто-то нацарапал на двери Сесила: «Здесь живет Жаба». Сэр Уолтер Рэли написал Сесилу, убеждая его не быть «снисходительным» к Эссексу. «Чем меньше Вы оказываете ему почтения, тем меньше вреда причинит он Вам и друзьям Вашим; а ежели он потеряет расположение ее величества, то вновь опустится до заурядного простолюдина…» Эссекс, в свою очередь, сетовал в письме Елизавете: «Как если бы меня швырнули в угол, подобно мертвому телу, меня гложут и терзают самые презренные существа на этой планете». После того как в феврале вместо Эссекса в Ирландию отправили Маунтджоя, Фрэнсис Бэкон дискутировал с королевой, убеждая ее, что его господин лучше всех подходил для этой службы. «Эссекс! — воскликнула она. — Когда я отправлю Эссекса назад в Ирландию, я выйду замуж за тебя. Скажи мне об этом».

В июне 1600 года в Йорк-Хаус собрался суд по особым делам для рассмотрения дела графа Эссекса. Его попросили встать на колени в дальнем конце стола, за которым сидели советники; через какое-то время ему предоставили подушку; затем разрешили прислониться к шкафу и в конце концов позволили сесть на табуретку, а шляпу положить на пол позади себя. Один придворный вспоминал, что «в высшей степени печальное и жалкое зрелище видеть вчерашнего баловня судьбы, не удостоенного сегодня и малейшей чести, коей он прежде был одарен в избытке. Многие из присутствующих ударились в слезы при виде столь унизительного падения».

Эссекса обвинили в «дерзком и вопиющем невыполнении распоряжений и ненадлежащем руководстве» в Ирландии; с него сняли клеймо предателя, однако признали виновным в «невыполнении распоряжений королевы». Вслед за тем его отстранили от своих обязанностей и приказали оставаться под домашним арестом на усмотрение ее величества. Казалось, теперь его единственная судьба — пребывать в отставке до самого конца правления королевы. На совет своего сторонника попросить у Елизаветы прощения граф ответил, что его враги «никогда не потерпят, чтобы я искал ее благосклонности». Когда во время бала тем летом одна из фрейлин выбрала роль «Привязанности», Елизавета сказала ей: «Привязанность! Привязанность — это выдумка». Примерно в то же время приказом тайного совета были изъяты из обращения все гравюры с портретами Эссекса и других вельмож. Последовало распоряжение, запрещавшее впредь «свободную продажу гравюр и эстампов с портретами любого дворянина или другого человека».

В Михайлов день, в самом конце сентября, закончилась лицензия Эссекса на таможенную выручку от ввоза сладких вин; королева не стала ее продлевать, тем самым лишив графа значительной статьи дохода. Как сообщалось, Елизавета заявила: «Строптивого коня лишают фуража, чтобы стал послушнее да покладистее». Эссекс сильно задолжал кредиторам, и они могли в любую минуту потребовать возврата долга у любого из его слуг. Графа охватило бешенство, и он, по словам Харрингтона, «ударялся то в тоску и раскаяние, то в гнев и мятежное негодование — да так внезапно, что, кажется, здравый смысл покинул его…».

Со словом «мятеж» шутить было опасно. Эссекс написал Якову VI Шотландскому с предложением объединить усилия и изгнать из Англии Роберта Сесила и Уолтера Рэли; он сообщил королю Шотландии, что «со всех сторон меня просят положить конец злым умыслам, порочности и безрассудству этих людей и освободить нашу бедную страну, что стонет под тяжестью их ноши». Ответ Якова, по всей видимости, был сдержанным. Вероятно, что Елизавету и Сесила предупредили об этих махинациях, однако они ничего не предприняли; возможно, они ждали открытого предательства. Эссекс, к примеру, слышал, что совет уже допрашивал некоторых узников Тауэра, его союзников. В то Рождество Елизавета танцевала куранту на придворном балу.