ужасного, и мне стало противно даже касаться ее. Удивительно, как одно слово — одно действие! — может напрочь изменить отношение к человеку: минутой ранее я считал нас связанными хотя бы узами брака, но теперь она стала ненавистна мне, уродлива, стала чужой. И даже тогда я чувствовал не боль, а скорее злость, будто некто принадлежащей мне вещью воспользовались.

— Что, ударишь меня? Давай — это будет самым близким контактом за последнее время… Лучше бы бил! Лучше чувствовать к себе ненависть, чем вообще ничего.

Рука дернулась в направлении коридора, и я крикнул:

— Вон! Вон из дома… женщина! Я не желаю и рядом стоять с той, кого… касались другие мужчины! Иди к своему любовнику!

И я переборол отвращение — схватил ее за локоть лишь для того, чтобы скорее выпроводить. Спустя несколько шагов Фелиция стряхнула мою руку.

— Пусти меня! Не думай, что я останусь здесь — мне противен ты и весь этот дом, ставший для меня клеткой. Ни я, ни Виктим не хотим жить с тобой, — сказала она на пороге, вновь надевая туфлю, затем громче: — Виктим, мы уходим!

— Нет уж! Мой сын будет ночевать дома, а не с кем попало и неизвестно где.

Вначале послышались гулкие шаги, а потом на середине лестницы показался и сам Виктим, переодетый уже в домашнее. Мы все стояли на одной линии, и я смотрел на каждого по очереди, ожидая действий с их стороны. У меня вдруг заболела голова от всего происходящего — я решил, что насильно не стану никого останавливать: кто хочет, пусть выметается ко всем чертям!

— Мам… Что происходит?..

— Впервые в жизни я соглашусь с тобой, Питер, — сказала она полушепотом, смягчив голос: — Виктим, мне нужно уйти, а ты побудь дома.

— Я с тобой, мам!.. Я…

— Нет, милый… Папа очень хочет провести с тобой день. А я приду завтра, и мы с тобой пойдем на концерт.

Виктим выглядел, точно мученик, но безмолвно побежал наверх и скрылся в своей комнате: выбора у него все равно не было.

— И правда, Питер, пообщайся с сыном хоть раз в жизни. Проведи с ним вечер, встань пораньше и приготовь завтрак, а потом помоги с уроками на понедельник. И не забудь поздравить с детским днем… Побудь ему отцом — как жаль, что ты так редко вспоминаешь об этом!

Накинув пальто, Фелиция замерла на пороге и в последний миг обернулась.

— Все кончено, Питер… Кончилось в ту секунду, когда ты посмел даже заикнуться, что я тебе изменила. Брак строится на любви и доверии. У тебя нет ко мне ни первого, ни второго… Знаешь, сколько раз я фантазировала о мужчине, который полюбил бы меня и на словах, и в постели. Который хотел бы меня, а не делал это как какую-то мерзкую обязанность. И я пыталась понять, почему ты так упорно не любишь нас, пыталась предложить выход. Но теперь мне уже на все плевать — это твои проблемы и, если ты не хочешь их решать, никто не поможет…

Она схватила свою сумку с комода и долго искала в ней телефон.

— Он был неравнодушен ко мне с момента их переезда с сестрой. То за солью зайдет, то узнать что-то о нашем районе — это было и правда соблазнительно, но мне пришлось, наверное, даже слишком грубо, напомнить ему как-то раз, что я замужем. Мысли мыслями, но я никогда бы не завела отношения за твоей спиной. И сегодня я выпила недостаточно, чтобы забыть о чести и совести… Хотя иногда я задумываюсь: что мне с этой праведности? Я всегда надеялась, что когда-нибудь у нас все наладится, что вот-вот чудесным образом все разрешится. Какая я идиотка! Утром меня спас мужчина, которому я отказала… а узнав о моем дне рождения, этот мужчина сделал мне небольшой подарок — мелочь, которой ты даже не удостоился! Так что мне и правда стоит пойти к человеку, который за день дал мне больше любви и тепла, чем ты за всю нашу совместную жизнь.

Будучи с полными глазами слез, Фелиция вновь не справлялась с туфлей и с яростью кинула ее на пол, выбежав босиком. Я бросился за ней на крыльцо и кричал вслед, чтобы она обулась, — разумеется, я был зол на нее, но лишь истинный тиран позволит женщине ходить по улице босиком! И все же она предпочла испачкаться, пораниться, лишь бы ни на минуту не оставаться со мной, и едва ли не со скоростью лани ударяла пятки о плитку. Казалось, ссора должна была оставить неприятные впечатления, но отчего же я вдруг почувствовал неимоверную легкость? Словно я всегда понимал, что это должно было случиться, и этот груз подсознательно давил на меня — что ж, теперь она свободна, и, быть может, так будет лучше для всех.

Впрочем, если с Фелицией все решено, ведь у нее появился другой мужчина — я вижу это крайне ясно, как бы она ни пыталась это отрицать! — с сыном у меня есть шанс наладить отношения… Более всего в жизни мне не хотелось повторить судьбу своего отца, но она все равно начала настигать меня: наша семья так или иначе разрушена окончательно.

Алек Рей

29.09.199 X г., 06:19 PM

Улицы Центральной части города

Папка с моими данными и письмо лежали на полу рядом с мисс Тоналтан. Я думаю, миссис Веритас предупредила их о моем приходе, раз только мое досье было взято из архива. Она смотрела мои рисунки, учебные достижения, копию о зачислении в полицейскую академию. Дверь распахнулась, папка выпала из рук… Я опустил веки, подошел к Майе за тем же. Все, на что был способен.

Кто-то коснулся плеча — Кэрол, сзади нее Фил. Девочка плакала, одной рукой прикрывая рот, а вторую держа на животе. Я был в состоянии шока, и только одна мысль придала сил: нужно вызвать ей скорую.

Слова давались тяжело, путались, но кое-как объяснил медикам. Звонок в полицию вышел хуже: я смог произнести только имя, адрес и код, обозначающий похищения. Полиция приехала через 6 минут, скорая — через 10. Я вкратце доложил о случившемся, сказал, что сам напишу рапорт. Никто не возражал, не задавал вопросов, все, кто хотел, знали о моем происхождении… Медбратья посадили детей в машину: Кэрол на осмотр врачом и наложение швов, а Фила для разговора с психологом. Что дальше? Их дома больше нет, а вся семья убита. Наверное, пробудут 1–2 дня