Пока вы ездили, здесь столько разговоров! Столько желающих! Мы советовались с Уотсоном и сошлись на мысли, что лекцию надо читать не в клубе, а в «Тайн тиетр» — в городском театре.

— Я уже ко всему привык, — махнул рукой Степняк, — меня устраивает любая аудитория.

И все же это было грандиозно! Он, эмигрант, над кем постоянно висит фатум изгнанника, человека обреченного, читает лекцию в театре одного из больших городов. Яркий свет люстр, яркие краски, роскошные ложи... Избранная публика...

Два часа пролетели как одно мгновенье. Снова и снова прошли перед ним картины ужасающей российской действительности, рождение новых революционных борцов, хождение в народ... Снова и снова он побывал среди своих товарищей, друзей, ощутил их объятия, горячее пожатие рук...

— Все это я говорю для того, господа, чтобы привлечь ваше внимание к русской империи, чтобы мы сообща подумали, как помочь народам, живущим под гнетом царя, обрести политическую свободу.

Ему устроили овацию, просили говорить еще и еще, но было уже поздно, Степняк чувствовал себя утомленным. Переждав, пока публика немного разойдется, побеседовав еще с Уотсоном и Дерксом — с последним Степняк познакомился тут же, на лекции, попрощавшись с ними, Пиз и Степняк сели в кабриолет и тускло освещенными улицами поехали на Сент-Томас Террас, 7, где проживал Эдуард Пиз и где сегодня Степняку приготовлен был ночлег.

Из письма Эдуарда Пиза:

«В «Уилки кроникл» появился большой отчет о вашей лекции... Это широко распространенная газета. В обзоре, между прочим, говорится: «Известный лектор говорил в продолжение двух часов» и упоминается, что на лекции присутствовала вся социалистическая партия Ньюкасла, хотя никак не могу понять, откуда репортер мог знать об этом!»

По дороге домой, уже после Ньюкасла, Степняк сделал короткую остановку в Оук-Грейндж, возле Лидса, у кузины Пиза, художницы Эмили Форд.

Эмили знала Сергея Михайловича по письмам и рассказам Эдуарда, поэтому, услышав, что он в поездке, написала — через Пиза — письмо, в котором сердечно приглашала посетить ее скромное жилище.

Это была короткая, но памятная встреча. «Я провел пречудесный вечер и утро в Оук-Грейндж у мисс Эмили Форд», — писал позднее Сергей Михайлович.

На прощанье Эмили набросала его портрет, который обещала выполнить маслом и уж потом подарить.

XVIII

Два месяца поездок, встреч, разговоров, споров, бесед были, кроме того, еще и прекрасным отдыхом. Сергей Михайлович много повидал, передумал, он горел нетерпением скорее сесть за стол, за работу, и закончить роман. Теперь он понимал, убедился в этом лично — его знают, его произведения любят. Итак, за работу!

Однако дома его ждала неприятная новость. Лавров извещал, что Тихомиров, тот самый Лев Тихомиров, который долгое время был членом Исполкома «Народной воли», а после ее разгрома вместе с Ошаниной фактически возглавил заграничный Исполнительный комитет, изменил их делу, переметнулся в лагерь реакции.

— Я давно испытывал к нему неприязнь, — сказал Кравчинский, перечитав письмо. — Я сомневался в его искренности. Тихомиров властолюбец, эгоист. И это было заметно, однако мы почему-то мирились, не вдумывались в его поведение, — все более раздражаясь, говорил он. — Дегаев, теперь Тихомиров... Ведь в их руках были все ключи... Мерзость! Уничтожать таких надо!

— Разве влезешь человеку в душу? — успокаивала Фанни. — Верили.

— То-то и оно.

Предательство Тихомирова надолго вывело его из равновесия. Сергей Михайлович не мог сесть за письменный стол, к чему так стремился, он встречался с Кропоткиным, писал длинные письма, волновался. Только спустя несколько дней, войдя в обычные берега, взялся за работу и закончил ее быстрее, чем ожидалось.

Роман готов. Позади месяцы писания и переписывания, радостей и разочарований. Его товарищи, друзья готовы снова идти в народ. И они пойдут со страниц книги, с газетных и журнальных полос, пойдут в большую жизнь по дорогам мира — Андрей, Таня, Жорж, Давид, Анна, Тарас, Зина, еще совсем юный Ватажко, Заика...

Счастливой дороги вам, друзья! Перед вами широкое житейское море, большое плавание, идите, ищите новые пути к сердцам новых борцов, ищите новых боевых союзников.

Как хотелось пустить вас к своим! Но — не время. Пока что они, так же, как я, вынуждены разговаривать на чужом языке, обращаться к чужим людям... Ничего, когда-нибудь наступит день, и вы вернетесь... мы вернемся на родину и заговорим там языком грома и молнии, а пока что...

Пока что надлежало написанному придать четкую, сугубо английскую форму. Хотя он и усовершенствовал свои познания в английском языке, однако не был уверен, что все идеально. Рукопись должен прочитать кто-либо из англичан. Безусловно, не отказали бы в этом и Эвелинги. Элеонора и Эдуард даже читали отдельные разделы, восхищались ими. Хорошо, если бы они прочитали все полностью. Но сейчас у них горячая пора: подготовка к Международному социалистическому конгрессу трудящихся — десятки писем, воззваний, лекций и статей...

«Дорогой Пиз! Я отправил вам сегодня утром свой роман по железной дороге. Я особенно хотел бы знать ваше мнение о следующем:

1) мой английский: язык и стиль;

2) самый характер романа: интересен ли он с английской точки зрения?

Не буду рассыпаться в извинениях, что отнимаю у вас столько времени только потому, что вы так бесконечно добры ко мне».

Этель Войнич

...Хотя Лилли Буль, Булочка, писала из Петербурга, что собирается возвращаться домой, в Англию, однако приезд ее явился неожиданностью. Гостья передавала безрадостные новости. Вслед за смертным приговором пятерым участникам несостоявшегося покушения прошел процесс «двадцати одного»...

Василия Караулова, мужа Пашеты, выслали в Сибирь; за ним, взяв с собою сына, поехала и она, Пашета.

— Мне страшно было оставаться в Петербурге...

Лилли! Сергей Михайлович смотрел на посуровевшее лицо девушки, в ее полные тревоги большие глаза.

— И как же, Булочка?

— Была Булочка, Сергей Михайлович. Теперь Лилия Болотная! Выпила из меня соки эта поездка. Такого насмотрелась — на всю жизнь хватит! Иногда волосы становились дыбом. Я никогда не знала, что такое страх, а там, в вашей стране, боялась, научилась бояться. — Она рассказывала, как два года назад встретил ее Петербург, встретил казнями пятерых молодых людей, собиравшихся повторить подвиг «первомартовцев»; как она носила в тюрьму передачу для больного Караулова;