Человек двадцать конников с развевающимся красным знаменем выскочили из‑за поворота улицы и, пугая удивленных прохожих, понеслись к мавзолею Тадж-Махал. Но, глядя на него, красные конники перестали нахлестывать лошадей, и те замедлили бег и остановились. И знамя уже не развевалось, а поникло тряпицей. Колобковцы сползли с лошадей и, открыв рты, безотрывно смотрели на белоснежное чудо. А татары и башкиры, которыми как-то хвастался Колобков, упали на колени, приникли к земле руками, грудью и лицами.

– Мама моя… – прошептал Колобков.

Воистину бездонная тема «Ленин в Индии», без сомнения, будет еще досконально исследована. Мы же ограничимся пока лишь несколькими мимолетными эпизодами пребывания Владимира Ильича на индийской земле…

По широкой красноземной дороге, по которой шли в обе стороны странники, нищие, паломники, черные буйволы тащили арбы с огромными колесами, бежала пара добрых лошадей, запряженных в хорошую подрессоренную коляску.

Новик правил лошадьми, курил, посматривал рассеянно по сторонам. Похоже, Новику было хорошо. Опустив соломенную шляпу на глаза, сзади дремал Ленин.

– Иван Васильевич! – подал он вдруг голос, и Новик вздрогнул от неожиданности, оглянулся. Ленин смотрел на него весело и дружелюбно.

– Ну ты совсем отживел, Владимир Ильич, – сказал Иван, улыбаясь. – Верно, воздух здесь такой, лечебный…

– Вот и колдунья ваша не понадобилась! – воскликнул Ленин и заливисто засмеялся.

– Не, к Кангалимм мы все равно заедем… Это даже не приказ, Ильич, это… задание…

Ленин уселся поудобнее и, вертя головой, стал с интересом рассматривать текущую в разные стороны людскую массу.

– Идут, идут – и куда идут… – задумчиво проговорил он и вновь обратился к Новику: – Послушайте, Иван Васильевич, как вы думаете, если они узнают… если им сейчас объявить, что здесь… Ленин… Как вы думаете – что будет?

Иван задумался, представляя, и, объехав лежащую посреди дороги корову, ответил:

– А ничего не будет… Индия… Мы вот бьемся-бьемся, а все как в песок… Ничего не будет!

Похоже, эта мысль поразила Ленина, он замер, задумавшись, и вдруг улыбнулся, махнул рукой и воскликнул:

– А ведь это прекрасно!

После чего вздохнул с облегчением, вытянулся, прикрыл лицо шляпой.

Один из ночных привалов устроили на пологом, заросшем кустарником берегу Ганга. Солнце опускалось, кровавя воду, на золотом с лазурью куполе неба вот-вот должны были проклюнуться звезды.

Новик сидел на корточках у костра, кашеварил. Ленин вышагивал неподалеку взад-вперед, по привычке сунув большие пальцы рук в вырезы жилета, и вдруг остановился. Внимание его привлекли тысячи, да нет, пожалуй, миллионы мелких серых пичужек, облепивших прибрежный кустарник. Оглядываясь на ходу, он заторопился к Новику.

– Иван Васильевич, что это за птицы? Мне кажется, я их где-то видел… – взволнованно сказал он.

– Соловьи, – буднично ответил Иван, помешивая в котелке похлебку.

– Как, – опешил Ленин, – наши соловьи?

– Наши, чьи же еще… Курские… – Новик попробовал похлебку и поморщился.

– Погодите, но ведь уже весна, почему же они не летят… на родину? – Ленин был очень взволнован.

Новик оторвался от своего занятия, поднялся, прогнулся в пояснице, с хрустом расправил плечи.

– Да кто ж их знает, – сказал он равнодушно.

– Но ведь уже пора… пора домой! – воскликнул Владимир Ильич. Он попятился от костра, повернулся и вдруг побежал к Гангу.

– Ильич… – окликнул Новик удивленно и встревоженно.

Но Ленин не слышал. Он бежал вдоль берега, взмахивая руками, и кричал:

– Эй! Летите домой! Слышите? Летите на родину! Э-эй!

Соловьи испуганно снимались, взмывая вверх, сбивались в огромные стаи, кружили в сереющем небе, а Ленин все бежал, взмахивая руками, и кричал:

– Э-эй! Летите домой! Летите, летите, летите домой!

Город Бенарес (Варанаси).

1 мая 1923 года

Множество храмов и кумирен стояло на берегу Ганга, спускаясь к самой воде. Несмотря на ранний час – солнце только поднялось над горизонтом, – в воде у берега стояли тысячи пришедших со всей Индии паломников. Молодые, старые, красивые, уродливые, здоровые, больные – все совершали омовение, и на лицах всех была благодарность этому утру и новой, счастливой жизни, в которой еще предстояло родиться. И среди них был Ленин. Как и все, он совершал омовение в одежде, был в брюках, сорочке и жилетке, оставив на берегу пиджак и соломенную шляпу. Как ребенок, Ленин радостно подпрыгивал, хлопая ладонями по воде, смеялся и даже повизгивал от удовольствия. Новик сидел на берегу, курил и наблюдал, щурясь на солнце, за Ильичом – снисходительно и любовно, как мамаша за родным расшалившимся дитем.

Все было хорошо, одно плохо – не было у Новика третьего глаза в затылке, иначе бы он увидел крадущуюся вдоль стены храма и не сводящую с него полубезумного взгляда, одетую почему-то в форму солдата английской колониальной армии мисс Фрэнсис Роуз.

Ленин вышел на берег, отряхнулся, как собачка, и засмеялся, идя к Новику. Иван встал, протянул полотенце.

– Словно заново родился! – удивленно и обрадованно воскликнул Ленин, и в глазах его вдруг мелькнула тревога, потому что он увидел выбегающую из‑за угла с пистолетом в руке Фрэнсис.

– Иван Васильевич… – сказал Ленин удивленно и сделал шаг вперед – навстречу собственной смерти.

Грянул выстрел.

Новик резко обернулся и успел подставить руки, на которые упал вождь. На левой половине груди Ленина на мокрой от воды сорочке быстро расплывалось алое пятно. Ленин умер мгновенно.

Фрэнсис в ужасе смотрела на убитого ею человека. Иван поднял на нее полные растерянности глаза.

– I meant to kill you! You! You! You, damned centaur![24]– закричала англичанка.

И, бросив пистолет, она упала на землю и забилась в истерике. К ним подходили удивленные и испуганные индийцы.

То, что не смогла сделать русская революционерка Фанни Каплан, сделала английская аристократка Фанни Роуз. Судьба ее сложилась в дальнейшем печально. Сразу после своего рокового выстрела она сошла с ума, была отправлена в метрополию и вскоре умерла в одной из психиатрических лечебниц близ Лондона.

Иван сидел на берегу Ганга и, обхватив голову руками, пьяно раскачивался из стороны в сторону. Брахманы в белых одеждах суетились вокруг большого погребального костра.

Проходившая мимо группа англичан-туристов остановилась, заинтересованная происходящим.

– Это кто-то очень знатный, возможно даже махатма, – стал объяснять им толстяк-англичанин в пробковом шлеме. – Посмотрите, одно сандаловое дерево. А запах! Его поливают очень дорогими благовониями.