Невин Хьюни дрых головой на столе в главном зале таверны. Финн Теодорос, хотя и пребывал в несколько более приемлемом состоянии, долго не мог вспомнить, кто она такая, даже когда Бриони прошептала ему на ухо своё имя. Он откинулся назад, как будто пытаясь увидеть её целиком, и опять накренился вперёд.

— Юный Тим! То есть, прин…

Принцесса так резко пришлёпнула ему руку ко рту, что менее пьяный человек вскрикнул бы от боли.

— Не произноси вслух! Вы здесь все?

— Бумаю, фа… То есть, думаю да. Здоровяк Дован давно завалился спать. И, сдаётся мне, я тут видал Мейквелла — он болтал с местным купцом…

Мужчина опять уставился на неё, как будто не был уверен, не привиделась ли ему Бриони во сне.

— А что вы-то здесь делаете? Да ещё в таком… костюме?

— Здесь я об этом говорить не намерена. Буди Хьюни, я подожду вас в вашей комнате.

— Фейвал? — Теодорос побелел. — Да неужто это правда?

— Неужто? Думаешь, я тут вру? Он предал меня!

— Простите, ваше высочество, я просто не мог и… что это… клянусь Ловкачом, кто бы мог подумать?

— Да любой из нас, будь мы чуть посмекалистее, — Невин Хьюни выпрямился, с его волос текло: он окунал голову в таз с водой. — Его всегда тянуло к красивой жизни, нашего Фейвала. Говорил я вам, что однажды он покинет нас ради какого-нибудь богатея… или даже богатейки. Ну вот, он её нашёл. И ему даже спать с ней не пришлось.

— Хьюни! — возмутился Теодорос. — Не перед принцессой же!

Бриони закатила глаза.

— Как будто это стало мне в новинку, Финн, только потому, что я снова превратилась в принцессу — я всего-навсего сменила одежду, — она горько усмехнулась. — И погляди-ка! Я опять обрядилась в прежнее платье.

Толстый сочинитель жалобно глянул на девушку.

— И что вы будете делать теперь, ваше высочество?

— Что я буду делать? Нет, вопрос стоит так: что мы будем делать — и сегодня же ночью мы уберёмся отсюда. Фейвал всех вас назвал моими шпионами — он произнёс это перед самим королём Сиана. Сюда уже, возможно, идут солдаты.

— Мелкий сукин сын! — процедил Хьюни.

Финн сморгнул.

— Гвардейцы короля?

— Да, дурачина! И скажи спасибо, что я подумала о том, чтобы к вам прийти. Так у вас, по крайней мере, есть шанс смыться вовремя. Мы вернёмся в Южный предел.

— Но как? У нас нет ни денег, ни провизии… Как мы пройдём через ворота?

— Там посмотрим, — она вынула из кармана последнюю монету из денег Энеаса — блестящий дельфин — и бросила Теодоросу, который, несмотря на охватившее его смятение, ловко поймал золотой. — Возьми его и купи, что нужно. Я подожду здесь, пока вы соберёте остальных. Они здесь?

Финн оглядел комнату.

— Да, почти все. Эстир куда-то ушла. И каланча Дован тоже. Мытый и побритый, — он округлил глаза. — Да Дован, поди, завёл бабу!

— Знать не хочу об этом, Финн, просто верни их, и немедленно.

— Что до меня, то пойду-ка я прихвачу для нас кувшинчик вина, — объявил Невин Хьюни. — Когда мне суждено погибнуть ныне, да не допустят боги свершения сего во трезвости моей!

Финн Теодорос тоже поднялся.

— Да пребудут боги с нами со всеми, — мрачно изрёк он. — Сдаётся мне, жизнь принцессы не бывает скучна и почти всегда полна опасностей. Вот когда я рад тому, что в моих жилах течёт крепкая крестьянская кровь.

Даже просто находиться под открытым небом казалось опасным, но люди вновь собирались на маленькой площади перед Тронным залом, устанавливали прилавки, торговались за те жалкие крохи, что им удалось выудить из кладовой, или рыбёшек, выловленных утром в неохраняемой Восточной лагуне. Как и все прочие, Мэтт Тинрайт поминутно боязливо оглядывался через плечо, но хоть толстенные чёрные стволы шипастого моста сумеречного племени всё так же нависали над внешними стенами замка, а их тяжёлые колючие тени загнали во мрак большую часть Рыночной площади, сами фаэри действительно убрались из внешнего круга крепости.

Но, как опасался Тинрайт, вовсе не с концами: с верха стен сквозь дым и туман видно было, как они снуют по своему лагерю на материке, как будто резни, устроенной ими в последние несколько дней, не случалось вовсе.

К внезапному перемирию доверия никто не испытывал — ведь и само отступление не укладывалось в рамки здравого смысла. Во время боя ужасные сумеречные существа тучей сыпались со стен замка — словно ожили изображающие демонов храмовые фрески; несмотря на героические усилия Авина Броуна, Дарстина Кроуэлла и даже лично вступившего в бой Хендона Толли, фаэри полностью вытеснили людей из Внешнего круга. Большая часть Рыночной площади и главного храма Тригоната были сожжены — ближайшие строения, чуть к юго-западу от стены с воротами, всё ещё дымились. Улицы Внутреннего круга теперь переполняли павшие духом оборванцы, ныне бездомные ютились у стен, под навесами, сооружёнными из драных тряпок, повсюду валялись раненые, за которыми никто не ухаживал — замок выглядел так, будто какая-то страшная волна ворвалась сквозь Врановы ворота и разбилась о стены Тронного зала, оставив после себя только разбросанный всюду мусор. За одно сегодняшнее утро Тинрайт уже увидел достаточно, чтобы лишиться спокойного сна на долгие годы: чёрных от ожогов детей, которым помочь было уже нельзя, но которые всё ещё жалобно плакали; целые семьи, где все были больны либо измучены голодом, сбившиеся в дрожащие в горячечном ознобе кучки у домов с закрытыми ставнями — от тепла и помощи их отделяло всего несколько ярдов, но ярдов непреодолимых.

И вот при этом вчера, столько вокруг разорив, вогнав стольких в панику и ужас, сумеречный народ просто остановился перед Внутренним кругом, будто услышав чей-то беззвучный призыв, и начал организованный отход. Они не взяли ничего — ни пленных, ни золота: разрушенный, но в остальном нетронутый храм Тригона сейчас был окружён людьми Хендона Толли, чтобы пресечь мародёрство — и растворились в тумане, как будто и не было никакой осады, и всё это просто привиделось людям в кошмарном сне.

Но что бы ни было тому причиной, а Мэтт Тинрайт — как и прочие горожане — получил маленькую передышку и не мог позволить себе тратить драгоценное время на размышления о фаэри и двигавших ими непостижимых мотивах. Ему теперь нужно было содержать в некотором смысле семью: Элан и его мать приютились у племянницы Пазла в Храмовом дворике, относительно тихом местечке в юго-западной части круга, но кладовые опустели, и раз домочадцами его оказались женщины, задача по разысканию провизии, конечно же, была возложена на Тинрайта. Он не горел желанием таскаться в город добывать пропитание, но даже узкие улочки Храмового дворика приняли такие толпы беженцев, что Мэтт боялся отпускать женщин на улицу в одиночку. А ещё он приходил в ужас от мысли, что его мамаша, которую, как всегда, просто распирало от собственной праведности, ляпнет принародно что-нибудь, из-за чего правда о том, за какой такой девушкой она присматривает, выплывет наружу.