Попросив себе чаю, она судорожно выпила все залпом и повернулась к Ворону:

– Мы все посчитали. Я пойду?

Вадим, довольный тем, что они просидели с ее напарником несколько часов бок о бок, махнул в рукой и начал собираться, даже не взглянув на расчеты.

«Собирается уезжать! Ни сказав ничего! Это вот это „интересное на завтра“, что он мне пообещал? Правильно, какая разница, в какое время меня иметь? Утром или вечером? Постарался, молодец!» Как сильно пульсирует кровь в висках! «Не могу оставаться здесь больше ни секунды». Виктория выползла из кабинета учредителя словно из пыточной камеры, и, набрав воздуха в грудь, отправилась к Мухину – сама не зная зачем.

Войдя в кабинет директора, с шумом грохнулась на стул и низко склонила голову. Взглянув на нее, Михаил Федотович, не говоря ни слова, достал из шкафа бутылку коньяка. Послышались булькающие звуки.

– Пятьдесят грамм. Лимона, к сожалению, нет, – произнес он и пододвинул бокал ближе. Вика мужским жестом отправила алкоголь в рот.

– Еще?

Она лишь кивнула. Ирина, наблюдавшая за мертвенно бледной, осунувшейся девушкой, получив знак от директора, вышла.

– Еще?

– Да.

Выпив третью порцию коньяка, она почувствовала, как напряжение начинает отпускать. К ней возвращался дар речи. Тиски, нещадно сжимавшие горло, ослабили свою бульдожью хватку. Слезы потекли горными ручьями. Она отвернулась и, всхлипнув, достала из кармана платок.

– Плачь, не стесняйся. Все бывает, – по-доброму сказал ей Мухин. Горе, накрывшее с головой, волнами стало выходить наружу, сопровождаясь горькими солеными слезами. Услышав, что в комнату постучали, в доли секунды Вика исчезла на балконе. Спряталась за угол. Еще не хватало, чтобы ее увидели в таком состоянии! Через некоторое время ее одиночество разбавила Ирина, появившаяся со стаканом воды и сигаретой.

– Хочешь покурить?

– Нет.

– А я закурю. На, выпей. Господи, ты всю косметику размазала! И глаза, как у кролика красные. – Ирина принялась вытирать платком ее лицо.

– Не трогай меня пока, еще не успокоилась.

– Ты чего так расстроилась? Он тебе что-нибудь обидное сказал?

Вика молча присела на корточки. Ирина продолжала:

– Так он всех ведь так – не тебя одну. Знаешь, как он сегодня Мухина выгнал? Ни за что, ни про что. Тот пришел – валерьянку попросил.

– Видела.

– Ну и чего ты тогда? Я сама у Ворона в кабинете больше часа находиться не могу – выползаю, как выжитый лимон.

– Мне от этого не легче. – Воспоминания о пережитом, о нанесенной обиде, жалость к себе – все вперемешку вызвало новый всхлип.

– Фу, ты, Господи! Что мне с тобой делать?

– Я успокоюсь – сама выйду. Когда все разойдутся.

– Как скажешь.

Оставшись одна, Колесникова наклонилась вниз, глядя на проезжающие внизу машины. Комок в горле, в низу живота начал понемногу рассасываться. Прошло еще полчаса. Ей уже самой надоело плакать, но слезы течь не переставали. Сколько можно?

– Еще ревет, – раздалось негромко за ее спиной. Она обернулась и увидела охрану Вадима. А этот хмырь что здесь делает?! Девушка быстро закрыла лицо платком и случайно взглянула на стену – прямо перед ней висит камера видеонаблюдения. Черт! Какой идиот ее сюда повесил? Понятно, с пульта позвонили, сказали, что какая– то ненормальная на крыше уже час воет. Господи, почему ей даже здесь покоя нет? Она присела на корточки, стараясь скрыться из поля видимости и закрыла лицо руками. Мужчина скрылся. Через минуту вместо него возник другой. Вадим.

– Ну, ты чего? – он мягко обнял ее и привлек к себе. Вика отстранилась. – Дай я на тебя посмотрю.

Она, опустив руки, жестко уперлась в него, с трудом разлепив опухшие веки, потом резко отвернулась.

– Ну, чем я тебя так обидел?

– Ничем!

– Я тебе что-то неприятное сказал?

– Нет! Все супер!

– Чего ты упрямишься? Скажи мне.

«Чтобы получить очередную порцию адреналина?» Раздавались невнятные всхлипывания.

Он присел рядом и уткнулся лбом ей в коленки:

– Ну, чего ты? Успокойся.

На балкон вышел Мухин и облокотился о косяк, попыхивая трубкой.

– Ну вот, вы уже вместе ревете? – пошутил он.

«Как бы мне хотелось увидеть его плачущим или раненым, – вдруг злая мысль пронеслась в голове со скоростью света, – сделать ему также больно, как и он мне!»

– Ну, ладно, мне ехать нужно, – заметил Вадим, взглянув на часы.

– Я с ней Ирину оставлю!

Колесникова выдохнула. Боль внутри из острой превратилась в тупую, но не исчезала. И слезы текли не переставая. Она немало удивилась – когда с ней такое было? Ни разу не было. Нужно выходить из этого состояния. И побыстрее.

– Ир, – позвала она, вытирая мокрые руки о платок.

Из-за двери выглянула ее сотрудница:

– Чего? Успокоилась?

– Налей мне, пожалуйста, чаю.

– Сейчас.

Ирина скрылась за дверью и вскоре вернулась с позвякивающей чашкой и таблетками в руках.

– Цитрамон. Чтобы голова не болела.

Сначала горечь лекарства, затем сладкий вкус чая. Стало легче.

– Спасибо. Я смогу незаметно сходить в туалет? Там кто-нибудь есть?

– Вряд ли получится. Тут Нина Константиновна, как всегда. Да и охранники кругом.

– Лена ушла?

– Да, я попросила ее выключить твой компьютер. Сказала, что ты задерживаешься у Вадима Сергеевича.

– У тебя машина внизу?

– Да.

– Зеркало есть?

– Да. Да я твою сумку уже сюда принесла.

Девушка пристально взглянула на себя, оценивая масштабы разрушений. Веки опухшие, щеки все в серых разводах от туши, нос красный, сопливый. На глаза продолжают наворачиваться слезы. Видок еще тот!

– Это истерика? – с долей сомнения в голосе уточнила она у Ирины, как у врача.

– Не знаю. Скорее всего. Ты как себя чувствуешь?

– Не скажу, что прекрасно.

– Поехали домой, пока тебя опять не развезло. Не надо было коньяка давать.

– Меня тогда бы разорвало, как гранату. Лучше так.

– Возможно, ты права. Собирайся, давай.

Они прошмыгнули сначала в лифт. Все время в дороге Ирина беспокойно поглядывала на бледную, обессиленную, но при этом жестко поглядывающую в окно на проезжающие мимо машины Вику.

– Ты в порядке? Может, тебе на завтра отгул взять?