— Это он, это он собственной персоной! — воскликнул Виридовикс и махнул в сторону ящиков и сундуков. — Ты наверняка опустошил здесь все дворцы и Собор в придачу. Ах, грабитель! А я, я ношу с собой только то, что могу взвалить себе на спину.

— Однако не забывай, что «мулы» могут взвалить на себя изрядный вес, — сказал Горгид, намекая на старое армейское прозвище легионеров. — И если бы Туризин не пожаловал тебе во владение поместье, то половина столичных аристократов с радостью подарили бы его тебе, лишь бы убрать подальше от своих жен.

Виридовикс пожал плечами:

— А другая половина — это те, кто сдуру переженились на уродливых девках. О, бедные олухи!

Часовые смеялись так, что им пришлось держаться друг за друга, чтобы не упасть. Похоже, Виридовикс был не в состоянии принять дружеский совет Алипии; его любовные похождения пользовались во всем городе скандальной известностью. Но натура кельта была настолько добродушной, что он каким-то образом умудрялся не наживать себе смертельных врагов — как среди женщин, так и среди мужчин.

Марк спросил:

— Ты пришел оскорблять меня или у тебя есть более важная причина для визита?

— Какой ты все-таки гад, Скавр. Стоишь за спиной и подслушиваешь. Но ты прав, я действительно пришел по делу. — К великому разочарованию часовых, он перешел на латынь: — Теперь, когда все утряслось и мы отправляемся в западные провинции, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты уговорил Гавра дать мне землю лично от себя. Было бы нехорошо, если бы я принял участок земли из твоих рук.

— А, вот ты о чем, — отозвался Марк тоже по-латыни. — Выбрось из головы. Случись иначе, мне было бы неловко. Для Туризина мы все единоплеменники. Он привык считать нас единым отрядом. Поскольку он в основном имел дело со мной как с командиром этого отряда, ему даже в голову не пришло, что ты не легионер. Не то чтобы ты, — добавил трибун, — когда-либо подчинялся моим приказам…

— Ты мне их никогда и не отдавал, за что, честно говоря, я тебе тоже благодарен. — Виридовикс расправил плечи, печальный, гордый и одинокий. — И все же я не жалею о том, что я — не легионер. Не хотелось бы мне вечно торчать у Гая Филиппа, который твердил бы мне, что он все время прав.

— Неужели вы с ним еще не прекратили эту дурацкую войну? — с отвращением спросил Горгид. — Неужели ты не нашел достаточно новых способов удовлетворять свою варварскую кровожадность?

— Оставь его таким, каков он есть, — сказал Марк. — Каждый из нас бережет в памяти то, что ему дорого. Это помогает нам держаться вместе.

— Да, — сказал Виридовикс. — Вы, римляне, даже не знаете, как вам повезло. Вас тут так много… Возможно, даже ваши внуки будут знать два-три слова по-латыни. А у грека есть его «История», чтобы обо всем помнить. Но я тоже все запомню, и чума на любого, кто велит мне позабыть. — Он бросил острый взгляд прямо в лицо Горгиду.

— Ну хорошо, согласен, согласен! — Горгид гневно пыхтел несколько секунд и вдруг криво улыбнулся. — Меня всегда раздражало, когда ты побеждал меня в спорах. Эти длинные рыжие волосы вечно заставляют забывать, что под ними скрывается цепкий ум. — Покачав головой, он направился к двери.

— Эй, подожди! — крикнул ему вдогонку Виридовикс. — Мы должны обмыть это дело кувшином доброго винца.

Он побежал следом за Горгидом. Стражники не могли понять разговора, но они уловили интонацию.

— Как собака и кошка, — сказал один из них.

— Это точно, — отозвался трибун. Он вернулся в здание, прошел мимо портрета давно усопшего Императора Ласкаря, чье грубое, крестьянское лицо больше напоминало Марку лицо младшего центуриона, нежели властелина Империи. Кровавое пятно в нижней части картины было одним из немногих напоминаний о том отчаянном сражении, что кипело здесь два года назад.

Из рабочего кабинета Алипии вышел секретарь. Алипия бросила ему вслед:

— Мне хотелось бы получить эту копию завтра, Артан. Пожалуйста, постарайся это сделать.

Артан печально вздохнул.

— Я сделаю все, что смогу. Ваше Высочество. — Он поклонился трибуну и поспешил уйти, положив свой набор карандашей и перьев в карман.

— Я не должна так перегружать его работой, — призналась Алипия Марку. — Но хочется успеть как можно больше до того дня, как мы покинем столицу. — Она рассмеялась. — Хотя о чем я говорю! Почти все мои вещи запакованы, и я не могу до них добраться.

Трибун давно уже знал, что Алипия жаловалась только на мелочи; она терпеть не могла, когда несущественные проблемы и неприятности мешали ей встречать лицом к лицу настоящие тревоги.

Он решил сменить тему разговора. Однако заговорил он осторожно, поскольку все еще приспосабливался к ее характеру и привычкам:

— Надеюсь, жизнь на новом месте, так далеко от столицы, не покажется тебе странной и необычной.

— Странной? — удивилась она. — Это будет, скорее, возвращение домой. Разве ты забыл, что я родилась и выросла в провинциальном поместье. Кстати, оно было расположено не так далеко от того места, где нам предстоит жить. Я никогда не думала, что вообще увижу большой город, пока мой отец не возглавил восстание, сбросившее с трона Стробила Сфранцеза…

Марк окончательно растерялся. Он действительно забыл об этом. Поэтому он пробормотал, стараясь скрыть смущение:

— Ну конечно, конечно…

Но это прозвучало так неубедительно, что Алипия рассмеялась:

— Да нет же, любимый, все прекрасно! Это тот самый счастливый конец, о котором пишется во всех романтических историях. Кстати, в реальной жизни так никогда не бывает. Странно даже, что с нами случилось именно так… Злодей пал от твоей руки, ты получил заслуженную награду, и вот мы с тобой вместе — навеки. Или я ошибаюсь?

Марк тоже засмеялся.

— Нет, ты совершенно права, — сказал он. — Особенно в последнем.

И поцеловал ее.

В жизни Марка с Алипией совершенно не было тех страшных ссор, что пронизывали его отношения с Хелвис. Но это был лишь явный признак куда более полного внутреннего душевного покоя. Не самой последней причиной этому было то, что он учился на своих прошлых ошибках.

И в то же время нельзя было отрицать той большой роли, которую играла в их браке Алипия. Она не пыталась подавить Марка и тем самым давала ему полную свободу меняться. У него просто не осталось повода отгораживаться от нее, спрятавшись за щитом упрямства. Ему казалось, что с каждым днем они любили друг друга все больше и больше. А в жизни с Хелвис счастье, наоборот, постепенно иссякало.

Нельзя сказать, конечно, что у них Алипией совершенно не было расхождений. Ее рассуждения о «счастливом конце» только подчеркивали одно из них. Марк подумал, что, несомненно, к этому имела отношение видессианская религия с ее пристальным вниманием к битвам между Добром и Злом. Скавр постепенно приближался к пониманию веры Фоса, но все еще чувствовал сильное влияние стоиков.