– Почему не отошли вовремя? – строго спросил ротный оставшихся дозорных.

– Своим подсобить решили… – пробубнил Дормидонт Архипов.

– Ну и как, подсобили?! Вы все едва не погибли!

Солдаты стояли, виновато опустив головы. Их абсолютно бесполезная в данном случае лихость, может быть, стоила жизни предводителю команды – унтеру Сумашедову.

– Это вы подняли тревогу? – Штабс-капитан вроде бы смягчился. – Ваша команда?

– Так точно! – радостно ответил Самородов, поняв, что взыскивать с них уже, скорее всего, не будут. – Мы самые!

– Королев первым заметил японцев, – каким-то глухим, не своим голосом добавил Мещерин.

– Молодец, Королев! – второй раз за ночь похвалил ротный солдата. – Ну теперь уже одной благодарности тебе будет мало. Будешь представлен к награде!

– Рад стараться, ваше благородие! – Филипп засиял весь так, что и кругом сделалось как будто светлее.

Тужилкин обошел всех своих удальцов, внимательно оглядел их – Королева, Архипова, Тимонина, Самородова, Мещерина. У Мещерина шинель на груди была прорвана, и даже в темноте заметно было, как она вся набухла от крови.

– Да ты ранен здорово, братец! – воскликнул Тужилкин.

Мещерин только теперь наконец почувствовал, как у него по животу, по ногам, в самые сапоги течет что-то горячее. Он сообразил, что истекает кровью. Хотел чего-нибудь ответить, да не смог уже вымолвить ни слова. В голове у него помутилось, в глазах поплыло, ноги подкосились, и, не подхвати его товарищи под руки, он бы прямо так и рухнул без чувств перед своим ротным командиром.

Японцы недаром атаковали этой ночью почти по всему фронту. К слову сказать, на Можайский полк атака была еще далеко не самая яростная. В некоторых других местах японцы действовали куда как ожесточеннее. Кое-где им даже получалось ворваться в русские окопы и выбить оттуда противника. И русским в этих случаях удавалось вернуть свои окопы лишь при помощи посланных в подкрепление резервов. Но, как бы то ни было, абсолютно никакого видимого успеха эти ночные лобовые атаки японцам не принесли. Нигде они не только не прорвали фронта, но даже и не оттеснили русских с позиций. Эти ожесточенные ночные атаки нужны им были, чтобы отвлечь внимание русского главного командования от их основного, решительного маневра – переправы части армии Куроки за Тай-цзы-хэ и выхода ее в тыл русским. И это японцам вполне удалось осуществить.

Всего японцы переправили на правый берег восемнадцать тысяч человек. Русская же правобережная группа, состоящая из 17-го корпуса, с приданной ему дополнительной бригадой, а затем усиленная и 1-м Сибирским корпусом барона Штакельберга, насчитывала свыше семидесяти тысяч штыков и сабель и, казалось, имела перед неприятелем безусловное преимущество. Но не во всем. В численности – бесспорно. В инициативе же, в стремлении первыми нанести удар, у русских преимуществ не было никаких. Японцы всегда своими действиями опережали возможные действия русских. И последним приходилось лишь как-то отвечать на удары и маневры врага.

Куроки решил обойти 17-й корпус и, может быть, прорваться к железной дороге, связывающей русскую армию с Мукденом и Харбином. В русском главном штабе от одной только мысли о таком маневре неприятеля всех пробирал озноб. Но если бы и в самом деле на дорогу вышел хоть один японский батальон, в армии, и прежде всего среди командования, могла бы начаться настоящая паника, и тогда уже непременно сражение закончилось бы для русских катастрофой. Знать бы русским генералам хотя бы приблизительно о численности противника на правом берегу, возможно, они тогда как-то более искусно распорядились бы на этом участке. Но оцепеневшие от энергичных и неожиданных действий Куроки русские генералы и предположить не могли, что против их семидесятитысячного левого фланга выступают вчетверо меньшие японские силы. Им казалось, что так не может быть ни в коем случае. Это же вопреки всем правилам военного искусства. Это противоречит здравому смыслу, наконец.

Утром 19 августа правобережная японская группа перешла в наступление. Передовые отряды японцев уже видели впереди железную дорогу с бегущими по ней поездами. Куроки ликовал. Он чувствовал себя победителем своего русского однофамильца, национальным героем Японии и бог знает кем еще. Ему остается лишь небольшое усилие, и русских ждет чистый Седан. Так размышлял японский генерал.

Но вместе с тем мудрый военачальник вполне осознавал, что он сам со своими малыми силами находится в положении в высшей степени рискованном. И стоит русским хоть немного проявить инициативу, сделать хоть какое-то решительное движение, участь его правобережной группы может оказаться весьма печальною.

И действительно, едва Куроки донесли, что на его правый фланг с севера движется русская колонна, он немедленно приостановил наступление и повернул часть своей правобережной группы навстречу приближающемуся отряду противника. Увы, скоро выяснилось, что донесение отнюдь не соответствует реальному положению дел. Никакой угрозы справа русские японцам так и не создали. И даже не пытались создать. Действовавший там отряд генерала Орлова вместо того, чтобы решительным ударом поразить неприятеля во фланг, стал для чего-то укреплять позиции, готовясь к обороне. Хотя на него никто не думал нападать. У Куроки просто не было сил наступать еще и на север.

Поняв, что его правому флангу ничего не угрожает, Куроки продолжил наступление на центр 17-го корпуса. Приблизительно в центре расположения корпуса барона Бильдерлинга находилась сопка, которую русские называли Нежинскою – по имени стоящего на ней Нежинского полка. Занимающая ключевое положение на правом берегу Тай-цзы-хэ, сопка эта позволяла всякому, кто ею владел, контролировать местность на много верст кругом. В частности, японцам владение сопкой давало возможность если не перерезать железную дорогу русских, то по крайней мере обстреливать ее и, таким образом, все равно причинять противнику значительные неудобства.

Вечером того же дня, одновременно с обстрелом сопки из тридцати орудий, японская бригада генерала Окасаки атаковала Нежинский полк. Интенсивный обстрел русских позиций продолжался с утра и почти до темноты. Находившийся правее нежинцев Волховский полк не выдержал артиллерийского огня и отступил, причем открыл фланг соседей. И когда на их оставленных позициях появились японцы, угрожая Нежинскому полку истреблением, среди нежинцев началась настоящая паника, передавшаяся вдобавок и соседям слева – Моршанскому полку, и оба этих полка поспешно отошли за сопку.

Однако нежинцы быстро оправились от досадной своей конфузии, бросились в атаку и выбили японцев с сопки штыками. Но не долго русские владели сопкой. Ночью, при свете луны, Окасаки вновь атаковал русские позиции всеми силами. Японская пехота подбиралась под прикрытием гаоляна. А в это время японская артиллерия, пристрелявшаяся за день, верно била по русским окопам. Подобравшись насколько возможно близко к противнику, японцы ударили в штыки и окончательно сбросили русских с сопки. Нежинский полк, все еще подавленный давешним своим паническим бегством, почти не оказывая сопротивления, отступил. Так Куроки силою одной только бригады опрокинул три русских полка и завладел важнейшею, доминирующею на местности позицией. При этом большая часть войск русской правобережной группы оставалась в стороне от этого боя. Имея возможность ввести в дело на Нежинской сопке значительные силы и решительно отбить неприятеля, барон Бильдерлинг предоставил японской бригаде пробивать фронт на участке, обороняемом, по существу, одним полком.