Верлен уже представлял себе, что он не будет больше ни от кого материально зависеть, освободится как от ведьмы Эжени, так и от чаровницы Филомены и заживет праведной монашеской жизнью в тихом квартале в окружении друзей, как в старое доброе время на улице Руайе-Коллар.

Но, как известно, что посеешь, то и пожнешь. По истечении первого месяца независимости, когда Верлену опостылели скука и одиночество, он дошел до того, что начал сожалеть об отсутствии той защиты от себя и от других, которую обеспечивала ему Эжени. Он просто забыл, что праздность порождала в нем лень, доводила до глупостей и полного упадка. Чтобы спокойно работать, ему нужен был опекун.

Сняв комнату в доме 48 по улице кардинала Лемуана, той самой, где он жил после свадьбы с Матильдой, Поль «зондирует почву» и пишет Эжени: «Приезжай, как только сможешь, давай же, ради бога, снова жить вместе, и на этот раз жить в мире!»

— Я ее люблю, и ее присутствие мне необходимо, несмотря на все непостоянство ее характера, — признается он Габриэлю де Итурри. — Но я все же не хочу быть ей в тягость из-за моей больной ноги, сидеть у нее на шее.

Что касается Филомены, то с ней покончено раз и навсегда: «Вы же знаете, сколько раз я становился игрушкой в руках той самой Эстер, толстой женщины, которую вы видели в Бруссе; я, в конце концов, решил изгнать ее из своей жизни».

Он отправил предупреждение своему корреспонденту на тот случай, если эта кровопийца осмелится предъявить либо на его имя, либо на имя графа Монтескью «совершенно фантастический» фиктивный счет от некоего Шифмана, торговца винами, чей магазин находился по адресу: улица Сен-Жак, дом 110. Самое забавное то, что Шарль Домос, публикуя этот счет за поистине огромное количество вина, пива и абсента, восхищался удивительной способностью Верлена к поглощению спиртного!

Немного позже счет в 100 франков от некоего Бреше за 1891 год также показался Полю в высшей степени подозрительным. Пора было положить конец этому мошенничеству.

25 августа 1894 года Верлен осуществил свое желание — вновь начал совместную жизнь с Эжени. Об этом мы узнаем из письма с обратным адресом «улица кардинала Лемуана, дом 48», написанного в тот же день Эмилю Золя. В этом письме Поль в исключительно теплых выражениях благодарит его за поддержку, оказанную при ходатайстве о субсидии в министерстве.

Но, вкусив свободы в течение нескольких месяцев, Верлен стал менее терпимым. Вскоре после того, как он воссоединился с Эжени, случилась жуткая сцена, вследствие чего она вернулась в свою квартиру на улице Сен-Виктор. Верлен, возможно, и смог бы отнестись по-философски к очередному проявлению ее взбалмошного характера, если бы она, воспользовавшись его отсутствием, — сволочь! — не унесла в залог его рукописи и личные вещи.

Немного позже Делаэ, узнав об этой ссоре, взялся примирить парочку. Он пригласил Верлена и Эжени на ужин в ресторан «Тарле» на улице Суффло, рассчитывая, несомненно, что уйдут они оттуда рука об руку. Верлен пришел один, горько сетуя на то, что Эжени лишила его имущества. Подождав в течение положенного времени, Делаэ решил сам сходить за своей приглашенной. Он почти уже убедил Эжени пойти с ним в ресторан, но тут она заметила Верлена, который, не удержавшись, последовал за Делаэ на некотором от него расстоянии.

— Он убьет меня! — завизжала она.

Делаэ, приложив все силы, кое-как успокоил Эжени. Наконец, пролив потоки слез, она согласилась идти. Ужин начался довольно весело, но затем Эжени вдруг замолчала, помрачнела, поднялась и исчезла. Верлен бросился за ней, а Делаэ в это время продолжал ужинать. Через несколько минут Верлен вернулся один.

— Ну как?

— А так: перед домом стоял полицейский, который не дал мне подняться!

Эжени подумала, что ужин в ресторане был ловушкой, что Верлен под каким-либо предлогом собирался выйти из-за стола и проникнуть к ней в квартиру, чтобы забрать свои вещи. Тогда, решив его опередить, она вызвала полицию, утверждая, что ее домашнему имуществу угрожает опасность!

— Но это же МОЙ дом! — кричал Верлен, стуча по столу. — Это же я плачу за квартиру, я купил всю эту мебель!

Делаэ пришлось признать, что против упрямства Эжени ничто не помогает. Поникший Верлен, опираясь на руку своего друга, направился в сторону гостиницы «Лиссабон». Он был в отвратительном настроении. Перед лицеем Сен-Луи какие-то студенты узнали его, и один из них решил его поприветствовать, но Верлен, приняв вызывающий вид, перебил его:

— Сударь, меня зовут Поль Верлен, и я живу в доме 16 по улице Сен-Виктор!

Молодой человек смутился, но продолжил свою речь. Тогда Верлен повторил грозно:

— Сударь, меня зовут Поль Верлен, и я живу в доме 16 по улице Сен-Виктор!

Студенту оставалось лишь, распрощавшись, удалиться[718]. А Верлену оставалось лишь в очередной раз пожаловаться графу Монтескью: «Мадмуазель Кранц в последнюю нашу встречу (которая станет самой последней) показала себя чрезвычайно негостеприимной, к тому же она не отдает мне мои рукописи, а также другие вещи; несмотря на все оказываемые мне щедроты, я проживаю в данный момент в доме 4 по улице Вожирар»[719].

В отеле «Лиссабон» Поль не скучал в одиночестве: его номер находился на втором этаже, а на первом, в противоположном крыле здания, в однокомнатном номере с кухней жили Казальс и Мари Кране. Он часто заходил к ним выпить аперитива и поболтать о том о сем. Мари любезно согласилась делать ему перевязки. Иногда он оставался у них на обед или на ужин. Но за столом, как рассказывает Казачье, Верлен больше говорил, чем пил, так что, когда с обедом было покончено, перед ним оставались еще стакан с абсентом на дне, большой бокал красного вина, чашка с кофе и рюмка коньяка или рома. Совершенно неожиданно Поль вспоминал, что на два часа у него назначена встреча, и принимался пить подряд абсент, красное вино, кофе и ром с коньяком, вытирал усы, брал трость, шляпу и уходил[720].

Он был все еще очень зол на Эжени. Ну чем уймешь эту бешеную собаку? Силой он ничего бы не добился, поскольку полиция была на ее стороне. Хорошенько поразмыслив, Верлен пришел к выводу, что подействовать на нее в этом случае может только одно: выставить на всеобщее обозрение свои отношения с Филоменой, чтобы Эжени лопнула от зависти. Что он тотчас и предпринял.

Здесь следует сказать, что на посту управляющего отелем «Лиссабон» суровую г-жу Агреш сменил господин Робер, довольно милый человек, родом, кстати, из Меца. И Филомена, не заставляя себя долго упрашивать, вновь взяла на себя роль любовницы и рассыльной. Именно тогда Ванье, которого ничто уже не могло удивить, получил из ее рук записку следующего содержания: «Прошу снова принять эту женщину, моего лучшего друга, которая на сей раз соблаговолила стать моим поверенным в расчетах с вами».