Данила покачал головой.

– Тебе настолько жалко денег?

– Дело не в деньгах, – сказал Баров. – Мне интересно, сколько я выдержу. Вдруг это будет не пять, а шесть минут?

Губы чеченца изогнулись в усмешке.

– Дело не в боли, Данила. Ты не знаком с национальным чеченским обычаем – насиловать русских пленных? Я прикажу привести сюда Сурикова, и мы выхарим тебя на его глазах. Или это, или двести миллионов.

Данила молчал. Долго-долго. С внезапным удивлением Баров понял, что Халид щадит его. Он мог бы позвать сюда Висхана, чтобы тот заставил Данилу собирать собственные вырезанные кишки собственными поломанными руками. Он мог бы обойтись и своим собственным ножом. Угрожая унижением вместо пытки, Халид открывал спасительную лазейку для самолюбия Барова. Да и не было у Халида привычки предупреждать кого-либо о своих намерениях, и в первую очередь – беззащитных русских овец. Что ж – попав в безвыходное положение, капитулируй. Все остальное будет дороже.

Баров кивнул. Чеченец сам набрал для него телефон, когда понял, что Баров слишком слаб, чтобы сделать это самому.

* * *

В комнате, куда отнесли Барова, старые ощипанные стулья были снесены в один угол, и свет пожара, льющийся из подслеповатого оконца, был мутен, как вода в канализационной трубе.

Двое боевиков положили Данилу на ворох промасленных ватников.

Халид критически оглядел пленника. Этому человеку, чтобы начать ходить, понадобилась бы новая коленная чашечка, сшитые связки и полгода операций в швейцарских клиниках. Деньги для клиник у него, конечно, были. Времени – не было. Халид, как аккуратный водитель, соблюдающий правила дорожного движения вне зависимости от того, есть на дороге менты или нет, пристегнул руку Данилы к змеящейся вдоль стены трубе.

– Все вы, чехи, – сказал Данила, – убийцы. И гады. Все до одного.

– Ну и отпустите нас. Зачем вам жить в одной стране с убийцами и гадами? – усмехнулся Халид.

Дверь захлопнулась, и Баров остался один.

Офицеры подразделения «С», собравшиеся в одной из комнатушек штаба, пили молча, и с ними вместе пил насупившийся грузный Травкин. Яковенко пить не мог. Пальцы его давили голубые шарики мусульманских четок с такой силой, будто хотели их расплющить.

Десять его товарищей лежали в земле, в подвале, куда их послал нелепый, бездарный приказ: и майор Яковенко уже слишком хорошо знал, чем приказ был вызван. Такие вещи расходятся, знаете ли. Слова Халида Хасаева, сказанные после штурма по громкой связи, слышали слишком много людей. Возможно, эти слова никогда не уйдут в прессу, возможно, не будет ни следствия, ни огласки – но Яковенко уже знал.

И все офицеры подразделения знали тоже.

И все знали, что их попросят хранить секретную информацию. И прочнее сплотиться вокруг начальства.

Доколе, Господи, доколе?

Над десятью офицерами управления «С» горит погребальный костер из развалин здания, и им даже не вытащить трупы, пока он горит. А скорее всего, не вытащить и после. Потому что вытаскивать нечего.

Кто убил их товарищей?

Халид Хасаев, который с точностью до секунды предугадал, что время штурма совпадет с временем перевода денег?

Генерал Плотников, который готов был пожертвовать заложниками, чтобы украсть двести миллионов?

Генерал Терентьев, который спланировал самоубийственную операцию просто потому, что других он планировать не умел?

Генерал Рыдник, который почему-то значился в учредителях фирмы, владевшей чеченской тренировочной базой?

Почему так получается, что на одного чеченского террориста в этом списке оказались три русских генерала?

Телефон в кармане Травкина резко зазвонил, и командир спецназа ГРУ механически нажал на зеленую кнопку.

– Травкин слушает.

Голос в трубке отозвался с некоторой задержкой.

– Салам, Никита.

– Не могу сказать того же, – помолчав, сказал Травкин, – зачем ты звонишь, Руслан?

Офицеры управления «С» ошеломленно повернули головы. Чеченец на другом конце трубки помолчал.

– Твои сегодня… были жертвы?

– Без комментариев. Ты разве не смотришь программу «Вести»? Не слышал, что штурма вообще не было? Зачем ты звонишь, Руслан?

– Я хочу встретиться.

* * *

Руслан назначил встречу у старой автовесовой, на юго-восточной стороне периметра, там, где ограда завода вплотную примыкала к портовым складам и ангарам и где по какому-то неведомому сбою оцепления почти не было.

Ворота автовесовой были распахнуты, и в них стоял желтенький микроавтобус, из тех, в которых по территории завода развозили рабочих. Когда джип Травкина показался на площади, водительская дверца отворилась, и из нее на снег спрыгнул человек в зимнем камуфляже с пристегнутым меховым воротником. Оружия у него не было, но в правой руке чеченец сжимал черную коробочку с заячьим ухом антенны.

Травкин затормозил и вышел из машины. За ним выбрался Яковенко. Они взяли с собой еще троих, но им Травкин жестом велел оставаться в джипе.

Чеченец ждал, присев на запорошенный снегом бампер. Метрах в тридцати за автобусом стоял черный кирпич джипа, и фары его были как прожекторы.

Когда они подошли на пять метров, Руслан протянул вперед руку, словно приветствуя обоих офицеров, и Яковенко заметил, что большой палец чеченца уже утопил красную кнопку в корпусе командного прибора.

– Там в автобусе десять женщин, – сказал Руслан. – Договоримся, они уедут с тобой. Не договоримся, они уедут со мной. Вздумаешь ломать мне руки – отпущу кнопку. Поговорим?

Кивком головы Руслан указал на бетонный гроб проходной.

– Поговорим, – согласился Травкин.

Руслан зашел на проходную первым, повернувшись спиной к обоим русским. Внутри было холодно. На бетонном полу лежали осколки стекла и разбитый маленький телевизор, из тех, по которым смотрят футбол скучающие охранники, и рядом с перевернутым стулом валялась теплая зимняя куртка. Под потолком горела оплетенная сеткой лампа.

Руслан поднял стул, поставил его к стене и сел, расставив длинные ноги в камуфляжных штанах, заправленных в высокие удобные ботинки. В белках его глаз вспухли кровяные жилки, подбородок за два дня оброс жесткой, как обувная щетка, щетиной. Из-под раскрытого ворота камуфляжной куртки виднелась когда-то белая рубашка с вышитой золотом монограммой «РК».

– Ты где-то потерял свою бабочку, – сказал Яковенко.

Руслан покосился на четки в руках сотрудника управления «С», а потом на свое отражение в торчащем из рамы осколке стекла. Его напускная небрежность бесила Яковенко. Похоже, с пультом в руках этот коммерсант чувствовал себя уверенней, чем с автоматом. Благо, в своей прежней жизни он чаще нажимал на кнопки, чем на курок.