– Тромбофлебит, – произнесла, не запнувшись, жена.

– Вот, самый он! Можно слечь в больницу. А чего ее ложиться, когда я хожу? Не смогу ходить, дак лягу, правильно я рассуждаю, сынок? Лечись, не лечись – что в организм ни входит, все выходит раком.

– Кто ее знает! – сказал Леша. – Вообще, надо лечь, обследоваться…

– Еще чего не хватало, обследоваться! Им только дайся, уж такого найдут, что прямиком на погост. А нам дом ремонтировать.

– Ну, я поехал, – Алексей собрался. – На майские с Любкой завалимся на все три дня, если дежурить не заставят. И продуктов захватим.

Алексей вышел за калитку, и черная «Волга» сразу помчалась так, что исчезла за лесом прежде, чем Клавдия успела до забора добежать. Двоенинов опаздывал, но полагал, что в такой радостный день ругать его не станут. Зинаида Андреевна уже спустилась на улицу, ждала. Она волновалась и все подгоняла Лешу. Игоря Ивановича обещали отдать в четырнадцать часов, после консилиума. Из холла Зинаида позвонила мужу.

– Почему так поздно? – спросил он. – Я жду не дождусь…

– А тебя выписали?

– Давно выписали, я уже одет, – сказал Макарцев, хотя врачи оставили его недавно и он только что снял пижаму и надел брюки.

Ему помогала сестра, чтобы он меньше двигался. В холле он появился с заведующей кардиологическим отделением, которая поддерживала его под руку. Макарцев сам пошел вперед, к жене, поцеловал ее в губы, слегка подкрашенные. Она заморгала часто-часто, чтобы слезы не выступили.

– Господи, да неужели все кончилось? – радостно проговорила она.

– Еще ничего не кончилось, – сказала заведущая. – Игорю Иванычу предстоит войти в норму. Режим во всем: питание, отдых, прогулки, сон, ни в чем никаких излишеств, – она посмотрела на Зинаиду Андреевну.

– Понятно, понятно! – Макарцев слегка развел руками. – Уж какие могут быть излишества!

– Вы не отшучивайтесь, Игорь Иваныч! На работу вам нельзя. В санаторий на месяц-полтора.

– Бросьте, бросьте! – отговорился он. – Вы уже достаточно меня здесь отдыхом помучили! Для меня лучший санаторий – работа.

– Если не послушаетесь, Игорь Иваныч, я позвоню к ЦК, пожалуюсь на вас…

– Ладно, ладно… На недельку хоть домой, а там и в санаторий…

– И дома режим больничный, приеду проверять…

– Вот деспот, а!

Зинаида Андреевна подала мужу пальто, сама проверила, укрывает ли шею шарф, хотя на улице было тепло и солнечно, застегнула пуговицу. Выскочив из машины, Алексей открыл хозяину дверцу, ждал, улыбаясь.

– Здорово, молодец! – весело сказал Макарцев и как мог крепко пожал Двоенинову руку. – Небось, думал, я не выкарабкаюсь, крышка?

Макарцев хохотал. Он был счастлив.

– Ну что вы, Игорь Иваныч! Немножко приболели, и все. Бывает! У меня отец тоже вот с тромбофлебитом… А ничего!

– Знаешь, Зин, как он перепугался, когда я упал? – говорил Макарцев, кряхтя усаживаясь на переднее сиденье и повернув голову назад, к жене. Рукой он открыл бардачок. – Ну, Леша, где сигареты для меня.

– Гарик! – Зинаида Андреевна просительно положила руку ему на плечо. – Ну зачем?

– Во, видишь, брат, домашняя диктатура пролетариата. То нельзя, это нельзя! Теперь начнется… Несчастную сигарету и то не выкуришь. Придется, Алексей, нам с тобой курить только в дороге, потихоньку, чтобы никто не видал.

Ему нравился этот демократический разговор с шофером, а Леша гнал по кольцевой дороге, чтобы через Ленинградский проспект выскочить к «Динамо», к дому Макарцева, а потом ехать в редакцию, рассказать новость с подробностями, как да что.

– Я для тебя меню выписала из какой-то книги, Игорь Иванович, – вспомнила Зинаида Андреевна. – Как питается американский миллионер. В девять – овсяная каша без молока и сто граммов вареной телятины. Чашка зеленого чаю. В двенадцать тридцать – триста граммов вареной глубоководной рыбы без соли, пять сырых перепелиных яиц, чашка кофе, ломтик сыру. В пять – полстакана крепкого бульона, слегка обжаренная дичь, пятьдесят граммов икры с лимоном, два абрикоса. В двадцать тридцать – вечерний чай…

– Где же ее возьмешь – глубоководную рыбу? А где коньяк? Или я прослушал, а, Леша?

– Коньяк отдельно, потихоньку, Игорь Иваныч, как сигареты…

– Ты почему не говоришь насчет Боба, Зина? – вдруг, перестав играть, сухо спросил Макарцев. – Когда?

– Я не хотела тебе напоминать, Гарик. Вчера звонили, разрешили сегодня приехать.

– Сегодня?! Какого же черта молчишь?

– Я думала, привезу тебя домой и съезжу за ним, – она закрыла глаза, рот расплылся в улыбке. – Такой сегодня у меня день – одни хлопоты.

– Нет, так дело не пойдет. Едем вместе!

– Тебе нельзя!

– Положительные эмоции – можно! Вот что, Алексей, давай, брат, выруливай. Сам знаешь куда…

– Петровка, 38?

Двоенинов мгновенно глянул в боковое зеркальце и пошел резко перестраиваться из левого ряда в правый, огибая косяк машин, шедших на левый поворот. Все замолчали и не сказали друг другу ни слова, пока шофер не притормозил у ворот МУРа.

– Прошу тебя, Гарик, посиди в машине, я сама…

– А справишься без меня? Я ведь все-таки…

– Сиди, сиди…

Когда жена скрылась в воротах, Игорь Иванович вытащил из кармана стеклянную трубочку, стряс из нее на ладонь две таблетки и забросил их в рот, после чего приложил палец к губам, давая понять Леше, что прием лекарства нужно держать втайне. Алексей развел руки: ясно, чего там!

Просидели они минут сорок, и Леха стал думать про Анну Семеновну. Она уверена, что он давно привез Игоря Иваныча, и сейчас просто прирабатывает, гоняя по Москве. А он тут простаивает безо всякой халтуры, и Макарцев, всегда такой занятый, тоже просто сидит с ним в машине, ожидает и молчит. Леша поколебался, не спросить ли Макарцева о своем деле насчет перевода в «Совтрансавто». Но решил, что сейчас не до этого и он все равно скажет, чтобы Леша ему напомнил в другой раз, нечего и мозолиться.

Макарцев сперва не узнал сына, обритого наголо. Боб показался из ворот в куртке, без шапки, с отсутствующим выражением лица. За ним семенила Зинаида Андреевна, неся в протянутой руке его шапку, которую он, видимо, демонстративно отказался надеть. Алексей скромно отвернулся, чтобы не проявлять чрезмерного любопытства. Борис открыл дверцу, уселся на заднее сиденье и, не здороваясь и не замечая отца, обратился к шоферу:

– Дай курить!

Алексей покосился на Макарцева. Тот напрягся и сидел, не шелохнувшись, глядя вперед. Двоенинов медленно вытащил пачку сигарет, вытряхнул конец сигареты, чиркнул своей красивой зажигалкой.