О душах не думали.

В знамени ислама жители Казанского ханства, которых полонил Иван Грозный, увидели знамя свободы и приняли его. У них появился, с их точки зрения, шанс. Они мечтали о свободной Казани. О воле… А это все-таки политическая, не религиозная мечта, не погасшая там до сих пор.

Удар Запада был точен. Ислам в Поволжье принял политический окрас, а народ так и не понял высоких норм той религии. Повальное пьянство, вольное поведение и мужчин, и женщин, условное соблюдение обрядов, увы, они бросались и бросаются в глаза до сих пор. Их не скрыть. «За чужим пошли, а свое потеряли»… Там, конечно, были и есть настоящие мусульмане, но их очень мало. Поволжье – центр политических игр, земля вечного конфликта тюрков. Здесь три религиозных течения проявляют себя.

Но что показательно, сюда никогда не приходили паломники, здесь нет уединения, мусульманских святынь, как в Средней Азии, например. Одна нищета духа. Этот исламский регион России не украсит даже мечеть, построенная вопреки исторической правде в Казанском кремле.

Время не обмануть! А себя можно…

Говоря об исламе в России, нелишне помнить, что Коран здесь впервые издали в XVIII веке. Тогда появились первые общины мусульман. И никакой Ибн Фадлан не разубедит в этом, ибо сохранились документы посерьезнее.

С правления Бориса Годунова, этого величайшего собирателя державы, русские начинают Смуту, есть такой термин в российской истории. Что это, понять нельзя. Термин сравним с туманом, вернее, с мутью, скрывающей былое, но Словарь русского языка С. И. Ожегова его с мутью не связывает, толкует как «мятеж, народные волнения, раздоры, ссоры, беспорядок». Возможно, и так.

Однако это ли отличало Смутное время на самом деле? Мятеж – оболочка жизни, он следствие политики. Как дым есть следствие огня. Народные волнения, мятежи сами не вспыхивают, их готовят, ими руководят политические силы, которые потом называют иные времена смутными, так им удобнее… От слова «муть» все-таки термин, оно точнее.

На Алтае знали, молитва, как и мирская речь, обуреваемая нечистым помыслом, зовется «мутною».

То видно и из церковной истории Руси, там же лежало ядро событий. Начиналась схватка Церквей, Русской, появившейся в 1589 году, и Католической. Вот что отличало «смуту»!.. Церковные баталии, которые привели к расколу 1666 года. Не народные волнения, не ссоры. И конечно, не самозванцы, нахлынувшие с Запада. Католики вели битву с давним своим соперником – с тюркской верой, которая, приняв при Иване Грозном русский лик, продолжалась при Годунове под именем «христианство».

Под сводами храмов питалась «смута», здесь она жила.

Поэтому правильнее ее считать продолжением инквизиции, убийством тюркской культуры уже в Восточной Европе, вернее, подменой ее на славянскую новь… Запад и здесь победил, а победителя, как известно, не судят. Им восхищаются, поэтому так уродливо и выглядит история России, в которой концы не сходятся с концами… Однако мир устроен так, что в нем нет ничего тайного. Все рано или поздно становится явным.

Что нбчало «смуту» – ту необъявленную войну? Ничего. Просто католики не посчитали русских тюрков христианами, они придумали им другой термин – «схизматики», то есть «имеющие похожую веру» или «отпавшие от церковного единства». Возможно, это серьезный повод для войны. Но при чем тут религия? Однако враг был обозначен…

Западная церковь готовила русскую «смуту» (раздоры, мятежи), забыв «о любви к ближнему», о единоверцах. Вдохновленная успехами инквизиции, она уверенно нападала. Но поскольку ни тайного войска монахов, ни головного штаба, ни просто армии у русских не было, они могли выставить лишь народные ополчения. Их и выставляли. Отсюда то значение «смуты», которое приводит в своем словаре Ожегов.

Оно правильно, но не вполне полно, когда знаешь, что это тюркское понятие. Калька слова «булга-», то есть «смешивать», «мутить», которое и звучало тогда, в начале XVII века. О том же говорят и древние алтайские пословицы: «С помощью воинов подавляются смуты», или: «Знание успокаивает смуту в народе», или: «В дни смуты особенно следи за собой».

Рим понимал: русский пример неподчинения папе взрывоопасен для христианской Европы, где набирала обороты Реформация, – ответ Севера на инквизицию. Здесь готовилась Протестантская (Евангелическая) уния, принятая в 1608 году, тлела крестьянская война. Лютеране, кальвинисты, англикане, методисты, баптисты, адвентисты стремились отдалиться от Римской церкви и ее ставленников. Верующие устали от папских политиков, от которых исходили только беспокойство и страх.

Покорением Русского царства папа римский надеялся поправить пошатнувшееся положение Церкви, хотя исход событий и казался сомнительным. Но шансов победить на Севере было еще меньше. Политику там корректировала Реформация, не папа. Он уже потерял инициативу. О том знали в Кремле и делали выводы. Но очень робкие. Московское государство противостояло Риму практически без союзников, начавшиеся при Иване Грозном отношения с английским двором могли бы иметь продолжение, но не имели.

Это кажется странным, даже неестественным, половина Европы была против Рима, а Русь лежала далеким фронтом, решая свои проблемы в одиночку. Коснись ее Реформация, история Европы развивалась бы совсем по-другому. Не коснулась! Почему?

Потому что на Руси действительно была схизма, то есть вывеска: христианство в ее культуру не вошло. Следовательно, реформировать было нечего. Рано. Здесь, в этом «медвежьем углу», таилась дедовская патриархальность, в которую без успеха пытались втиснуть христианские порядки. Именно «втиснуть». Обстоятельство серьезное, пусть и не важное в масштабах континента.

Но к нему следует добавить, что по обе стороны переговорного стола сидели не просто европейцы и русские, а тюрки, назвавшие себя англичанами, шведами, поляками, русскими, тогда политика обретает совершенно иной окрас. Без выяснения отношений, кто старше, кто знатнее, здесь не обошлось. И хотя корень династий и там, и там был один – алтайский, существовали колена родов, разобраться в которых очень трудно… Поэтому договориться друг с другом для тюркских аристократов задача практически не решаемая, она выше их возможностей.

Здесь всегда признавали только правила поединка, или суда Божиего. То есть войну.

Несогласие усиливалось еще и тем, что московская дипломатия зависела от Запада, Москву в других странах часто представляли агенты папы, они не спешили делиться европейскими тайнами, что осложняло действия и Ивана Грозного, и Бориса Годунова, сковывало их инициативы. И тем, разумеется, дело не исчерпывалось. Молодую страну, как лодку в море, раскачивали сами гребцы – аристократы, приближенные к царю, его советники.

Например, они так и не признали Бориса Годунова за царя из-за нецарского его происхождения. Для родовитых бояр он был самозванцем, выскочкой. Иные бояре возжелали сделать Русь частью Запада, что вело к неустойчивости в обществе… Впрочем, все это хорошо известно из литературы о Смутном времени.