— Успокойтесь, сударыня, — отвечала Клер, — я чувствую себя совсем хорошо.

— И вы приедете?

— Через минуту.

— Так я поеду предупредить ее высочество о скором вашем приезде.

И маркиза де Турвиль вышла, сделав, как и при своем появлении, церемонный реверанс виконтессе.

Известие о таком неожиданном посещении, само собою разумеется, произвело сильное волнение среди немногочисленных придворных принцессы. Положение виконтессы внушало им живейшее участие, потому что далеко не все одобряли действия принцессы при последних событиях.

Любопытство было возбуждено в высшей степени; офицеры, придворные дамы и кавалеры заполнили кабинет принцессы Конде, они почти не могли поверить, что Клер приедет: еще накануне все думали, что она находится в отчаянном положении.

Вдруг доложили:

— Госпожа виконтесса де Канб!

Клер вошла в кабинет.

При виде этого лица, бледного как воск, холодного и неподвижного как мрамор, этих обведенных темными кругами глаз, где мерцала одна-единственная искорка — последний остаток горьких слез, со всех сторон вокруг принцессы раздался горестный шепот.

Клер, по-видимому, не услышала его.

Смущенный Ленэ пошел к ней навстречу и робко протянул ей руку.

Но Клер не ответила ему на приветствие. В поклоне, полном благородства, она склонилась перед принцессой Конде и подошла к ней через всю залу твердым шагом, хотя была очень бледна и на каждом шагу казалось, что она непременно упадет.

Принцесса, тоже бледная и чрезвычайно встревоженная, встретила ее с чувством, похожим на ужас. Она хотела скрыть это чувство, но оно против воли выразилось на ее лице.

Виконтесса сказала торжественным голосом:

— Ваше высочество, я просила у вас аудиенции, которую вы изволили назначить мне, чтобы спросить у вас при всех: с тех пор как я имею честь служить вам, довольны ли вы моею верностью и усердием?

Принцесса поднесла платок к губам и пробормотала:

— Разумеется, дорогая виконтесса, всегда, во всех случаях я была вами довольна и не один раз благодарила вас.

— Свидетельство вашего высочества для меня драгоценно, — отвечала виконтесса, — потому что оно дозволяет просить у вас милости дать мне отставку.

— Как! — вскричала принцесса… — Вы покидаете меня, Клер?

Виконтесса почтительно поклонилась и молчала.

На всех лицах видны были стыд, раскаяние или грусть. Зловещая тишина повисла над собранием.

— Но почему же вы оставляете меня? — спросила принцесса.

— Мне остается жить недолго, ваше высочество, — отвечала виконтесса, — и эти немногие дни мои я желала бы употребить на спасение души.

— Клер, дорогая Клер! — вскричала принцесса. — Но подумайте же…

— Ваше высочество, — перебила виконтесса, — я должна испросить у вас две милости; могу ли я надеяться, что вы мне их окажете?

— О, говорите, говорите! — вскричала принцесса Конде. — Я буду так счастлива, если сумею сделать для вас что-нибудь.

— Вы это можете, ваше высочество.

— Так скажите, что?

— Во-первых, назначьте меня настоятельницей монастыря святой Радегонды; место это вакантно со времени смерти госпожи Монтиви.

— Вас в аббатство, милая дочь моя! Что вы такое говорите!

— Во-вторых, ваше высочество, — продолжала Клер слегка дрожащим голосом, — позвольте мне предать земле в моем поместье Канб тело жениха моего, барона Луи де Каноля, убитого жителями Бордо.

Принцесса отвернулась и дрожащей рукой схватилась за сердце. Герцог де Ларошфуко побледнел и растерялся. Ленэ отворил дверь кабинета и выбежал.

— Ваше высочество не отвечаете, — спросила Клер, — вы отказываете мне? Может быть, я прошу слишком много?

Принцесса могла только кивнуть головой в знак согласия и упала без чувств.

Клер повернулась, прямая как статуя; все дали ей дорогу. Она прошла прямо и бесстрастно между этими людьми, которые склонялись перед ней.

Только когда она вышла из залы, придворные заметили, что никто не подумал помочь принцессе.

Через пять минут на дворе застучала карета: виконтесса уехала из Бордо.

— Что вы решили, ваше высочество? — спросила маркиза де Турвиль у принцессы, когда та пришла в себя.

— Исполнить обе только что высказанные просьбы виконтессы де Канб и вымолить у нее прощение.

Со времени описанных выше событий прошел месяц.

Однажды в воскресенье, после вечерней службы, аббатиса монастыря святой Рагедонды в Пезаке вышла после всех из церкви, расположенной в конце монастырского сада. По временам она обращала покрасневшие от слез глаза к темному покрову лип и сосен с выражением такого глубокого горя, словно сердце ее оставалось в этом месте и она не в силах была оттуда удалиться.

Безмолвные, с закрытыми лицами монахини шли перед ней вдоль длинной и единственной аллеи, ведущей к зданию монастыря, и казались какою-то процессией призраков, возвращающихся в свои могилы; от нее отворачивается один из них, все еще жалеющий об утраченной земле.

Монахини одна за другой исчезали под темными сводами монастыря. Аббатиса следила за ними глазами до тех пор, пока не скрылась вся процессия. Тогда она, с выражением невыразимого отчаяния, опустилась на капитель готической колонны, наполовину скрытую в траве.

— Ах, Боже мой! Боже мой! — говорила она, прижимая руку к сердцу. — Ты свидетель, что я не могу больше переносить этой жизни, которой я никогда не знала. Я искала в монастыре одиночества и безвестности, а не всех этих взглядов, обращенных на меня.

Тут она встала и сделала несколько шагов по направлению к сосновой рощице.

— Впрочем, — продолжала она, — что мне за дело до света, если я отказалась от него, до того света, который принес мне только зло! Общество было жестоко ко мне, так чего же ради буду я беспокоиться о его суждении, раз я обратилась к Богу и стала зависеть от нею одного? Но, быть может, Бог осуждает эту любовь, которая все еще живет в моем сердце и снедает его? О, если так, пусть он вырвет ее из моей души или вырвет душу из моего тела!

Едва бедная, отчаявшаяся женщина произнесла эти слова, как, бросив взгляд на одежду, которая была на ней, пришла в ужас от этого кощунства, так мало согласовавшегося со священной одеждой, которую она носила. Белой исхудавшей рукой она утерла слезы с ресниц и подняла глаза к небу, словно принося ему этим взглядом в жертву свои душевные страдания.

В эту минуту аббатиса услышала чей-то голос и обернулась. Это была сестра-привратница.